Я вытираю руки об бумажное полотенце и спешу к двери. Незваный гость так и рвется попасть в квартиру. Стоило, наверное, все-таки смотреть в глазок, прежде чем отворять. Хотя… как мне не открыть матери любимого мужчины? Притвориться, что дома никого нет? Но, я думаю, она могла прекрасно слышать мои торопливые шаги.
Она с особой грациозностью проходит внутрь, а я пячусь назад крайне неуклюже. Мать Маркуса, которая выглядит просто превосходно, и я, похожая на измученную домохозяйку в грязном переднике, играем друг с другом в гляделки. Но, в конце концов, она побеждает, и я отвожу взгляд. Мне больше не хочется сканировать глазами ее потрясающий образ, состоящий из на вид недопустимо дорогого брючного костюма, элегантной черной шляпы и широкого клатча в тон ей.
— Так значит, ты уже переехала жить к моему сыну? — Больше похоже на риторический вопрос.
Более на меня не взглянув, Валентина, цокая каблуками, неспешно шагает в сторону малой гостиной. Остановившись на ее пороге, она глубоко вздыхает, но не произносит ни звука. Ко мне мать Маркуса не поворачивается, продолжив демонстрировать свою ровную, как струна, спину.
— Ну что ж, я пыталась с ним говорить… Я убеждала его… — бормочет она, оглядывая пространство, как будто видит все это впервые. — Мой сын всегда поступает мне наперекор, — изрекает Валентина, наконец, бросив на меня испытующий глумливый взор.
Я очень хочу сказать ей что-нибудь, поставить ее на место. Журналистка я, в конечном итоге, или нет?! Но у меня и рот не открывается. Слова, будто в горле застряли. Ничего не могу вымолвить. Внутренности горят, словно мне перекрыли дыхание. Во мне поднимается буря. Боюсь, я не в состоянии долго сдерживать ее.
Тем временем Валентина обходит каждую комнату. Очередь доходит до кухни и маленькой столовой около нее. Подойдя к столу, она длинными аристократическими пальцами хватается за край тарелки с салатом, поднимает ее выше. Крутит справ налево и слева направо. Обнюхивает приготовленное не более десяти минут назад блюдо и неосторожно кладет тарелку обратно на стол. Хмыкнув, Валентина оборачивается в мою сторону. Стоя в дверях, я заламываю пальцы, следя за каждым ее шагом.
— Романтический ужин? — насмешливо интересуется она, как будто это не очевидно.
Я в очередной раз проглатываю обиду и вскидываю подбородок. Все хорошо. Ей не удастся меня унизить. Не снова. Мать Маркуса плавно двигается в моем направлении и, остановившись совсем близко, опускает глаза на свой клатч. Открыв его, она принимается в нем рыться. Спустя пару секунд в ее руках оказывается пачка денег, которую Валентина дружелюбно протягивает мне.
— Этого хватит? — как ни в чем не бывало любопытствует женщина, которая, по всей видимости, сбрендила.
— Я… Я… Я не понимаю… Что это означает?
Она закатывает глаза, устало вздохнув. Сдув прядь волос со лба, теперь достаточно грубо Валентина пихает целую стопку евро в мои руки. Но я отпрыгиваю назад, поэтому деньги падают на пол между нами. Мать мужчины, которого я отчаянно люблю, недовольно переводит взор от меня к деньгам, и обратно.
— Там очень приличная сумма, — выделяет каждое слово. — Ты сможешь оплатить полностью остаток своей учебы, снять изумительные апартаменты в центре Рима года на два, не меньше. У тебя не будет недостатка ни в чем, — приступает она к бесстыдным уговорам. — А если понадобится еще, — Валентина намеренно выдерживает красноречивую паузу и склоняется надо мной, — я дам. Проси! — напирает она с фальшивой приветливостью. — Прости все, что хочешь! — Ее рука накрывает мою. — Только, пожалуйста, оставь Маркуса в покое.
Я и так знала, к чему она ведет. Необязательно быть даже немножечко умной, чтобы понять, что этой женщине в самом-тo деле нужно. Прежде чем Валентина снова скажет что-нибудь, я отодвигаюсь от нее. Мать Марка пыталась купить меня. Избавиться от меня самым гнусным образом. Ей плевать, что ее сын любит ту девушку, от которой ей так рьяно хочется отделаться.
Я потеряла к ней всякое уважение в эту минуту. И хоть Валентина по праву может считаться одной из самых красивых дам Италии, сейчас она кажется мне чрезвычайно уродливой.
— Я ему ничего не скажу, — все, что могу обещать ей, распахнув входную дверь в ожидании, когда она уйдет прочь.
Выждав не меньше десяти секунд и прожигая меня ненавидящим взглядом, Валентина таки бросается в прихожую. Она кажется всерьез уязвленной. Перед тем как исчезнуть, угрожающе шепчет мне на ухо:
— Ты пожалеешь.
Но я знаю, что Маркус защитит меня. Он всегда будет меня оберегать. Заперев дверь, я сползаю по ней вниз и обхватываю голову руками, только потом решившись взглянуть на то место, куда упали деньги.
Господи!.. Слава Богу, Валентина их забрала!.. Я не хочу расстраивать Маркуса. Он не виноват, что его мать — настоящая стерва.
___
*1 — Традиционная пасхальная сладость, но употребляемая итальянцами круглый год. Делается из песочного теста, фруктовых цукатов и зерен, сваренных в молоке.
Маркус
Теперь уже и мне известно, что болельщики «Ромы» прославлены своей нелюбовью к английским клубам. А так, как сегодня «Рома» принимала дома любимый Маркусом «Ливерпуль», то не исключено, что вскоре начнется потасовка между итальянскими и британскими фанатами. Последние уедут домой разочарованные, поскольку «Ливерпуль» проиграл в гостях со счетом 2:1.
Я впервые побывала на стадионе, глядя на то, как привлекательные мужчины пытаются изо всех сил забить гол в ворота противника. В ушах дo сих пор стоит шум и гул, которыми болельщики вознаграждали и поддерживали известных во всем мире игроков. Маркус обнимает меня за плечи, когда мы покидаем стадион. В отличие от Исайи, он хмурый и опечаленный. Для него футбол значит слишком много, и мне его наверняка не понять. Однако этот грустный настрой Марка передается и мне. И все же я рада, что мы посетили сегодняшнюю игру — я убедилась, что итальянцы относятся к футболу так же, как к торжественному празднику. Я стала еще на чуточку ближе к этой стране, стала лучше ее понимать.
Не могу этого объяснить, но для меня Италия — словно человек, расположение которого я желаю завоевать. Я люблю эту страну, как свою родную. Италия занимает особенное место в моем сердце, и никто и ничто оттуда ее не вытеснит.
— Не расстраивайся, — пытаюсь ободрить Маркуса, потрепав его по груди.
Сквозь плотную ткань футболки ладонью ощущаю стальные мышцы пресса Ферраро. Он не смотрит на меня и по-прежнему обменивается грозными взглядами с итальянскими болельщиками. Я ещё раз сильнее касаюсь его, но удостаиваюсь только слабого подобия улыбки и мимолетного взора.
Потеряв надежду поднять дух Маркуса, я тяжело вздыхаю и осматриваюсь, когда мы наконец-то оказываемся на улице — возле одного из секторов величественного Олимпийского стадиона. Не так давно здесь у нас с Марком произошла ссора из-за Бланш. И, если бы не Алистер Шеридан, я бы в тот день сошла с ума.
Итальянские фанаты, покидая «дом» своей команды, скандируют толпами:
