Книга Лес тысячи фонариков - Джули Си Дао

Возвращаясь в покои царицы, Сифэн услыхала крики, доносившиеся из спальни Императрицы Лихуа. Возле ее дверей сновали горничные и придворные дамы с бледными лицами и округлившимися от страха глазами. Императорский лекарь, стоя в коридоре, отрывисто отдавал приказания своим помощникам, и те со всех ног кидались выполнять его поручения.

– Началось? Скоро мы увидим дитя? – спросила она у одной из дам.

– Нет, – последовал угрюмый ответ. – Ее величество отравили.

Рядом с ней возник Кан в его человеческом облике. И хотя у него было такое же, как обычно, круглое дружелюбное лицо, отныне, когда бы она на него ни посмотрела, она всегда будет видеть эти лишенные век глаза и чудовищную щель рта. Несмотря на пронзительные крики Лихуа, на лице его было бесстрастное выражение, из-под которого, впрочем, проглядывало удовлетворение.

Госпожа Сунь и госпожа Ман поплатились своей жизнью. И теперь следующей жертвой Кана, а следовательно, и Сифэн, будет Императрица – женщина, которая когда-то относилась к ней как к дочери.

Но ее огорчение и негодование быстро испарились. Лихуа – это Шут, а значит, ее следует удалить любой ценой. Никто с будущим, как у Сифэн, не смог бы позволить себе такие чувства, как сострадание и любовь, ведь речь идет о защите того, что по праву принадлежит ей. Любовь – это слабость. Гума была совершенно права.

– Это твоя работа? – шепнула она Кану.

– Я говорил тебе, что госпожа Сунь однажды обвинила меня в краже черных пряностей. Признаться, она подала мне идею. Позднее я зашел в аптеку к Бохаю и взял себе некоторое их количество, хотя, несомненно, я не позволил бы наложнице действительно поймать меня за этим занятием, – добавил он, хихикая.

Сифэн медленно кивнула. Если курить черные пряности в больших количествах, они могут вызвать длительный, похожий на смерть, сон, но, принятые внутрь, как в случае Лихуа, они превращаются в сильнодействующий яд. Кан постепенно отравлял ее величество в течение года или даже дольше, по-видимому, подсыпая ей яд в микроскопических, неопределяемых количествах. Сифэн вспомнила, как часто она замечала бледность Императрицы Лихуа, ее трясущиеся руки, отсутствие аппетита. В течение многих месяцев мало-помалу вещество накапливалось в ее теле, симптомы ухудшались… и вот результат.

Новый вопль прорезал воздух. Войдя вместе с Каном в императорскую спальню, Сифэн увидела ужасающую сцену. Императрица Лихуа была привязана к кровати с помощью простыней и покрывал. Глубокие красные царапины покрывали ее руки и ноги, это были явно следы ее собственных ногтей. Она скрежетала зубами, ее простыни были забрызганы кровью, горничные пытались поменять их, держась в то же время подальше от ее извергающего пену рта.

Она посмотрела на Сифэн, как будто увидела ее в первый раз. Она ничем не напоминала нежную мягкосердечную женщину, доверительно рассказавшую Сифэн о своем страстном желании иметь дочь. Сейчас это было дикое, неукротимое животное, ее глаза сверкали как у тэнгару. Огромный раздутый живот выглядел неестественно и почти неприлично на ее хрупком теле, и он затрясся вместе с ней, когда она заметила Сифэн.

– Убийца, – взвизгнула Императрица. – Ты меня отравила. Ты… отравила меня!

В исступлении она вывернулась из державшей ее простыни и высвободила руку. Она немедленно воспользовалась этим и стала ногтями расчесывать бедра и колени, оставляя при этом багровые царапины. Двое евнухов бросились к ней с новой простыней, извиняясь перед ней и одновременно приматывая к кровати ее руку.

Бохай стоял подле нее с выступившими на лбу бисеринками пота и толок в ступке какие-то листья.

– Вы должны успокоиться, ваше величество, – умолял он. – Я делаю лекарство, которое поможет вам уснуть.

Императрица металась и вырывалась из рук слуг, ее глаза лихорадочно блестели.

– Это она, это она, это она.

– Сифэн вряд ли могла сделать то, о чем говорит ее величество, – тихо, но твердо сказал Кан, обращаясь к Бохаю и мадам Хун. – Императрицу всегда охраняет стража, а при Сифэн безотлучно находятся ее собственные стражники, в том числе и я.

Бохай кивнул с извиняющимся видом.

– Ее величество слишком больны, поэтому она не отдает себе отчета в том, что говорит.

Он влил лекарство в рот Лихуа, голову которой поддерживал евнух. Спустя несколько минут Императрица перестала метаться и затихла. Ее голова склонилась в сторону, и все наконец немного успокоились.

– Теперь поменяйте простыни и принесите мне бинты, чтобы перевязать расчесы, – вытирая лоб, приказал горничным Бохай и затем вновь обернулся к Сифэн: – Как ваше плечо?

Сифэн уже забыла о своих ранах.

– Со мной все в порядке. Что случилось с императрицей?

– Я не знаю, – пробормотал врач. – Каждый день я собственноручно приготовляю ей лекарства. Я не позволял ни единой душе дотрагиваться до него, а всю еду, прежде чем подать для нее на стол, пробует слуга.

– Вы уверены, что ее отравили? – ломая руки, спросила мадам Хун.

Бохай огорченно кивнул.

– У нее все признаки отравления, которое продолжалось на протяжении длительного времени. Дозу наращивали очень медленно, постепенно. Все было очень умно продумано таким образом, чтобы я не мог распознать симптомы, пока не станет слишком поздно.

– Какой ужас, – прошептал Кан. – Помнится, Наследный принц обвинил госпожу Сунь в отравлении Императрицы перед тем, как она сбежала. Может быть, его обвинения были справедливы?

Сифэн одобрительно кивнула.

– Теперь, возможно, мы сможем понять, почему она оставила двор. Сейчас она, вероятно, находится где-то очень далеко, куда не может дотянуться императорское правосудие. (На самом деле в смерти она еще дальше.)