Она отключилась. Подумав пару секунд, позвонила в справочную Каролинского института с городского телефона.
Попросила Сёрена Хаммарстена.
Недоступен.
Попросила соединить ее с секретарем Эрнста Эрикссона.
Его не оказалось на месте.
Анника положила трубку и уставилась на экран компьютера Берит.
Куда еще можно позвонить? Кто может рассказать о том, что случилось в субботу? Естественно, кто-то из тех, кто присутствовал, но кто захочет с ней говорить?
Она снова взяла трубку и позвонила в Каролинский институт.
— Я хочу спросить, находится ли сейчас в институте Бернард Торелл?
Послышался стук клавиш.
— Торелл с двумя «л»?
— Думаю, что да.
Снова стук клавиш.
— Да, есть такой. Это номер сотового телефона. Минутку, сейчас я вас соединю.
Послышались гудки — один, второй… четвертый, пятый.
— Торелл слушает.
Анника глубоко вздохнула и откашлялась.
— Добрый день, — сказала она. — Меня зовут Анника Бенгтзон, я звоню вам из редакции «Квельспрессен». Мы с вами случайно встретились вчера в виварии. Я была там с Биргиттой Ларсен…
— Да-да, докторантка.
Анника улыбнулась.
— Я звоню не вовремя?
— Это зависит от того, зачем вы звоните, — ответил шеф фармацевтической компании, и Аннике показалось, что он тоже улыбается.
— Речь идет о вчерашней смерти, — сказала она. — Меня интересует, как смерть Эрнста Эрикссона может отразиться на вашей работе.
— Насколько мне известно, это дело сейчас расследует полиция, — заметил Бернард Торелл. — Конечно, это трагедия, но она никак не повлияет на наши исследования.
Он говорил с акцентом образованного шведа, а не американца.
— Один профессор мертв, а второго допрашивают в полиции в связи с этим трагическим происшествием, — стояла на своем Анника. — Неужели это не отразится на моральной атмосфере в институте? Я знаю, что после семинара был скандал, и знаю, что вы при нем присутствовали…
Он задышал так часто и тяжело, что Анника замолчала.
— Я не знаю, что было причиной скандала и что там вообще происходило, — отрезал Торелл, — поэтому, естественно, ничего не могу сказать.
— Я очень хорошо вас понимаю, — проговорила Анника. — Я просто хочу иметь представление о том, что случилось в тот вечер. Я знаю, что Ларс-Генри поссорился с несколькими людьми, в том числе и с вами.
Торелл на несколько секунд замолчал.
— Да, он все высказал мне наедине.
— Я понимаю, что вы не хотите говорить, но мне хотелось бы знать, что именно сказал вам Ларс-Генри.
Наступила тишина. Было слышно только легкое потрескивание в трубке.
— У меня назначена встреча в факультетском клубе, — сказал Бернард Торелл. — Мы можем встретиться там через полчаса.
Он положил трубку, не дождавшись ответа.
Факультетский клуб?
Это то же самое, что и «Черный лис»?
Анника поставила машину возле старинного деревянного дома номер два на аллее Нобеля. Это был выкрашенный красной краской коттедж с открытыми желтыми ставнями на окнах, задернутых белыми занавесками. Анника вышла, заперла машину и с любопытством посмотрела на одно из окон. Похоже, что за ним, в комнате, проходило какое-то совещание.
Высокие деревья и обширные лужайки создавали впечатление умиротворенности и покоя; откуда-то издалека доносился слабый шум шоссе. Длинные и короткие хвосты студентов и студенток трепетали на довольно сильном ветру, по пешеходному мостику, ведущему к Каролинскому госпиталю, то и дело прокатывались велосипеды, блестя на солнце спицами.
Анника медленно пошла по дорожке мимо Медицинского общества и спортзала «Фриски и Светти», направляясь к ресторану, где она на прошлой неделе обедала с Эббой и Биргиттой. Да, факультетский клуб — это и есть «Черный лис». Анника посмотрела на часы. Она не опоздала. На всякий случай заглянула в окна, но не увидела ни Бернарда Торелла, ни Биргитту Ларсен.
Анника села на ступеньки крыльца.
Солнце припекало голову, и она, подставив лицо ласковым лучам, закрыла глаза.
Хорошо! Она уже забыла, каким нежным может быть свет солнца.
Голова ее непроизвольно склонилась вперед, и Анника поняла, что сейчас уснет. Она встрепенулась, подняла голову и отбросила назад волосы.
Засунув руки в карманы, откуда-то из кампуса к крыльцу шел Бернард Торелл. Серый, с легким блеском костюм облегал его ладную фигуру, как вторая кожа. Ветер шевелил его волосы. Он щурился от солнца, отчего от глаз бежали лучики морщинок.
Торелл вытащил руки из карманов и поздоровался с Анникой.
Теперь понятно, почему Биргитта Ларсен так с ним носится, подумала Анника, вставая.
— Иногда и в Швеции бывает хорошая погода, — заметил Торелл, сверху вниз глядя на Аннику.
К ее удивлению, замечание Торелла ей польстило. Отчего-то потеплело на душе. Она высвободила свою руку из его ладони.
— Значит, вы переехали сюда навсегда?
Бернард Торелл рассмеялся, обнажив ровные белые зубы.
— Что значит «переехал»? — спросил он. — Моя семейная ферма находится в Рослагене. Она досталась мне после гибели родителей в ДТП, и я каждый год стараюсь проводить там неделю или две. Не хочу отрываться от корней.
Анника натянуто улыбнулась. Почему она знает, что его родители погибли в дорожной катастрофе?
— Ваши родители? — спросила она, чувствуя, что задает глупый вопрос.
Торелл опустил голову, посмотрел на усыпанную гравием дорожку, потом поднял голову. Светлые глаза его были печальны.
— Они погибли, когда я был подростком, — сказал он.
«Не говорила ли мне Берит, что его отец был венчурным магнатом и погиб в автокатастрофе в Альпах?»
— О, простите, — сказала она.
Торелл улыбнулся:
— Ничего страшного. Это было много лет тому назад. Теперь я здесь только для того, чтобы посмотреть, как продвигается работа по нашему проекту.
Анника украдкой взглянула на него. Сейчас он казался выше, чем издали.
— Вы хотите получить Нобелевскую премию?
— За это?
Он рассмеялся:
— Кто же может знать это заранее? Есть много других достойных соискателей, а кроме того, никогда не знаешь, выдержит ли твое открытие или изобретение испытание временем. Нобель хотел давать премии за открытия, способные надолго облагодетельствовать человечество, поэтому Нобелевский комитет поступает правильно, что не спешит с присуждением премий. Так знаете, что профессор Свенссон сказал мне?
