– Силен, бродяга! – радостно воскликнул Хрусталев и свободной рукой хлопнул старого приятеля по плечу.
Дорогина качнуло. Радость встречи на лице Хрусталева немедленно сменилась озабоченным выражением.
– Ты чего, Серый? – встревоженно спросил он. – С бодуна или случилось чего?
– Надо поговорить, Антон, – сказал Муму. – Дело есть. Вернее, просьба.
– Для тебя – все, что душа пожелает, – серьезно сказал Хрусталев, подавив минутное разочарование. Он-то надеялся, что Серый, как и обещал во время их последней встречи, приехал просто посидеть, выпить водочки и вспомнить былые деньки. А у него, видите ли, дело… Знаем мы эти дела, видали, чем они кончаются… Но отказать Дорогину, когда тот просил о помощи, Антон Хрусталев просто не мог. – Пойдем в дом, – продолжал он, беря Дорогина за локоть. – Сядем как люди, а то чего мы тут, как эти, между сараем и нужником…
Он сдернул с козел пиджак, привычно накинул его на плечи, как кавказскую бурку, и первым двинулся к крыльцу, не переставая говорить. Несмотря на тревожные предчувствия, которые его одолевали, Антон был очень рад видеть старого товарища по лагерному бараку. Зона – это даже не армия. Уж если там дружат, так до конца и в драке за кореша зубами глотки рвут. Хотя было бы, конечно, очень даже хорошо, если бы обошлось без драки.
В дом Муму не пошел, а уселся, как и в прошлый свой визит, на веранде. Антон заметил, что его приятель двигается тяжело, как бы через силу, и его тревога усилилась. Серый явно угодил в переделку, а это могло означать, что спокойной жизни Антона Хрусталева настал конец.
Антон подошел к холодильнику, отпихнул ногой неизвестно откуда возникшего кота – не серого, в полоску, а черного, с замысловатыми белыми разводами на морде и лапах, – и вынул оттуда початую бутылку водки.
– Дернем за встречу? – неуверенно спросил он. – Или ты опять за рулем? Да замолчи ты, утроба ненасытная! – гаркнул он на кота, который терся о его ноги, издавая протяжные скрипучие вопли.
Кот обиженно мяукнул и, поняв, по всей видимости, что здесь ему ничего не обломится, удалился в огород, на прощание презрительно дернув хвостом.
– За рулем, – ответил Дорогин на вопрос Антона. – Но водки выпью.
– Слушай, – выставляя на стол стаканы, удивился Антон, – за каким это ты рулем? Что-то я машины твоей не вижу…
– Машина за углом, – сказал Муму. – Человек у меня там. Спрятать его надо на какое-то время. Могу я на тебя рассчитывать?
– Не вопрос, – дернув плечом, ответил Хрусталев и принялся разливать водку. – Я думал, у тебя дело, а это – тьфу, безделица.
– Не такая уж безделица, – возразил Дорогин. – Во-первых, это женщина, а во-вторых, за ней охотятся.
– А, – коротко сказал Хрусталев и на какое-то время умолк, задумавшись. – Баба-то хоть красивая?
– Тебе понравится, – заверил его Муму. – Только ты с ней поаккуратнее. Не обижай, ладно?
– На меня бабы не обижаются. Наоборот, благодарят, – приврал Хрусталев.
– Ну-ну. А сосед твой как? – спросил Дорогин, чтобы перевести разговор на другую тему. Выслушивать небылицы о сексуальных похождениях Антона Хрусталева у него не было ни сил, ни желания.
– Это который? – с невинным видом поинтересовался Антон, но тут же махнул рукой, решив, что ломать комедию перед Серым не обязательно. – Да как видишь… Отстраиваться пока не думает. Звонит иногда, спрашивает, как дела. Что я ему отвечу? Какие тут, на хрен, дела, когда на участке одна коробка горелая? Ну караулю, чтобы, значит, по кирпичику не разнесли. Позавчера заезжал, оставил кой-чего.., сумку какую-то…
Он осекся, поняв, что сболтнул лишнее, но Дорогин лишь рассеянно кивнул в ответ на сообщение о визите Петровича. У Антона немного отлегло от сердца: больше всего он боялся, что Серый все-таки сцепился с Мамонтовым. В таком случае ему, Антону, могло перепасть с обеих сторон, да так, что только перья полетели бы… Это уж как водится: когда большие дерутся, сильнее всего достается маленьким, которые не успели вовремя убраться у них из-под ног.
Дорогин хмурился, вертя в ладонях стакан.
– Слушай, Антон, – сказал он наконец, – я, наверное, зря сюда приехал. Если Петрович что-то у тебя прячет, ему может не понравиться, что в доме появился посторонний человек. Тем более журналистка.
У Хрусталева упало сердце. «Вот оно, – подумал Антон. – Так я и знал… Ну и что теперь делать?»
– Журналистка? – осторожно переспросил он. – Ох, Серый, Серый… Вот этого-то я и боялся… В общем, так. Не должен я этого говорить и никому бы не сказал, а тебе скажу. Может, конечно, я и ошибаюсь, да только Петрович, когда здесь был, все ругался на какую-то журналистку. Если бы, говорит, не эта сука, я бы тебя, Антон, беспокоить не стал. Из-за нее, говорит, весь сыр-бор загорелся… Убью, говорит, сволочь, и в землю закопаю. Вот такие дела, браток, – закончил он после паузы и, не дожидаясь Дорогина, залпом опрокинул в себя стакан.
«Вот чертовщина, – подумал Муму. – В жизни так не бывает. Что это – совпадение? Таких совпадений тоже не бывает. Антон прав, надо отсюда уезжать. Это совпадение может дорого обойтись…»
Но вместо того, чтобы немедленно встать и со всей возможной поспешностью покинуть дом Хрусталева, он лишь прочнее утвердился на стуле и наконец выпил степлившуюся водку.
– Вот что, Антон, – сказал он. – Мужик ты взрослый, и не мне тебя жизни учить. У каждого своя дорога, и не я виноват, что наши тропинки в таком неудобном месте сошлись, что ни взад, ни вперед. Просить я тебя ни о чем не стану, а тем более уговаривать или настаивать. Это твоя жизнь, и решать тебе. Скажешь – уйду без обид. Об одном хочу тебя просить: покажи мне то, что Петрович у тебя спрятал. Если это не то, о чем я думаю, я тебе обещаю: забуду и никогда не вспомню.
– А если то? – спросил Антон, проклиная черта, который дернул его за язык.
– А если то, тогда я расскажу тебе одну историю. Ты меня выслушаешь и решишь, как быть дальше. Идет?
Хрусталев заколебался. Показать Серому сумку, которая лежала в подвале, присыпанная картошкой, означало обмануть доверие Петровича. А с другой стороны, Дорогин – могила. Если он пообещал молчать, то об этой сумке не узнает ни одна живая душа. А значит, и Петрович ничего не узнает. Дело-то серьезное, это по всему видно. Не стал бы Серый о таком просить, если бы речь не шла о жизни и смерти. «Эх, – подумал Антон. – Я ведь пять минут назад собирался за кореша глотки рвать! А тут и рвать-то ничего не надо, просто спуститься в подвал да разрыть картошку, а я уже и в штаны навалил. Да, может, все еще обойдется. Мало ли на свете журналисток? А уж сумок-то, сумок! Их вообще не сосчитаешь. Так что ерунда это все. Не убудет от меня, если Серый в эту сумку заглянет.»
Он плеснул себе водки, жадно выпил и решительно встал из-за стола.
– Пошли, – сказал он Дорогину. – Это в подполе.
