Маша заплакала.
– Вы все предатели. Нам с Павлом от вас ничего не надо. Только забыть, что у нас такие отцы. Было два, стало три, надо же! Но нам даже забыть вас не дано, мы вашими деньгами по уши упакованы. За них еще наши дети будут расплачиваться. За своих дедов. Что нам делать? Напоказ раздать эти деньги голодным в Африке, как Вика? Наши отцы от этого иными не станут…
– Маша… Ты просто запомни мои слова, чтобы подумать о них когда-нибудь потом. Платон и я живем… жили… по законам своей страны и своего времени. Других, более правильных и справедливых, законов у нас не было. Мы выполняли обязательства, возвращали долги, не обманывали друг друга. Да, мы покупали чиновников, которые продавались, как Чернявин. Потому что таковы законы той реальности, в которой мы жили и живем. Но только такие, как мы, производим, на нас и страна-то держится. Ты ненавидишь таких, как мы, но когда-нибудь ты поймешь, что мы – лучшие. А разворовывают страну, растлевают ее другие – такие, как Чернявин. Не смей ставить нас на одну доску с ними. Ты взрослая и умная. Не позволяй себе мыслить стереотипами.
Он знал, что произносит прописные истины. Но Маша не знает даже прописных. Дача Чернявина, где прошло ее детство, потом Англия… Мгновенно пришедшее богатство, нежданное, незаслуженное. Иллюзия, что в Лондоне другие люди, другие нравы. Сумбур, смятение… Бывший отец – убийца. Новый отец, свалившийся ей на голову… Маша сидела, насупившись. Похоже, она начала слышать его. Слышать своего отца.
– При чем тут стереотипы? Вы разве сами себя не считаете ни в чем виноватыми? Вы создавали, а воровали другие, не вы. И врали другие, не вы. И убивали другие, не вы. И все эти горы лжи, в которой мы с Павлом почти утонули, от которой нам никогда не отмыться, тоже громоздили не вы. А кто? Кто виноват во всем? В том, что маму можно было запихнуть в психушку. В том, что бизнес Платона Валерьяновича можно было украсть после его смерти. В том, что мы, ваши дети, перестали вам верить, потому что вы только врали и врали нам? В этом тоже виноваты другие?
– Нет, в этом виноваты и мы тоже. Мы хотели бы, наверное, быть лучше, но мы были и есть такие, как мы есть. С нашими принципами, с нашими представлениями о том, что правильно, о том, где проходят границы дозволенного. Можешь нас за это судить, только вряд ли это сделает тебя счастливее. Это максимализм, Машка. Юношеский максимализм. Ты не должна держать зла на Платона. Я же не держу. Чего сгоряча не скажет отец. Ты не хочешь меня понять? Нет – так нет. Я старался, очень старался, чтобы ты меня услышала. Ты же понимаешь, что нужна мне. И скоро поймешь, что кроме Павла, у тебя есть еще и я. И это хорошо, а не плохо. Поешь, пожалуйста. Помнишь, как ты наворачивала пирожные в «Кофемании»?
– Не пытайтесь меня задобрить и сбить с толку, – буркнула Маша, послушно беря сэндвич с огурцом с трехэтажного подноса. – У нас с Павлом все равно будет все по-другому.
– Конечно, по-другому. И ты уже знаешь, как?
– Павел делает карьеру. Он работает не меньше вас, будьте уверены. Он всегда будет работать честно. Я тоже. После Оксфорда я буду… Не знаю еще. Пока буду писать диссертацию. У нас будут дети, не знаю, сколько, но точно не меньше двух… Мы будем жить в Лондоне, водить их в зоопарк, в музеи. И никогда не будем ездить на машинах с мигалками, понятно?
Александров рассмеялся. Он смотрел на дочь, милую дурашку, которая думает, что знает жизнь. Она узнала о ней много страшной правды, но это еще не вся правда. Жизнь другая, чем ей представляется. Он правильно сделал, что нашел ее. Он нужен ей. Просто она этого еще не понимает.
– Запомни, я никогда не буду под тебя подстраиваться. Привыкай. И у нас с тобой будут отношения – непременно хорошие. По крайней мере, я многое готов для этого сделать. Поняла меня?
– Что вы все за меня решаете?! А как мне жить?!
– Счастливо. Думать своей головой, спрашивать у меня совета, когда не понимаешь. Павла любить. Помнить прошлое, но не зацикливаться на нем.
– А мама, похоже, зациклилась, – почти прошептала Маша.
– Я же сказал, что ты умная девочка. Тебе придется ей помогать. Вот об этом думай. И о том, что скоро свадьба. Где, кстати?
– Ой, свадьба… Это отдельная целая история!..
Она на глазах становилась прежней Машей. Взяла второй сэндвич с подноса, надкусила и тут же потянулась за пышкой. Александров пытался сглотнуть что-то похожее на слезы, вдруг подступившие к горлу.
– Свадьба! – произнесла Маша с набитым ртом. – Вы даже представить себе не можете, как все сложилось! Как в сказке! Вы знали, что у Платона Валериановича был, оказывается, еще какой-то бизнес на Сицилии?
Александров напрягся.
– Знал, но только по его рассказам. Это важно?
– Это важно, Константин Алексеевич, – рассмеялась наконец Маша. – Вы даже не представляете, насколько! Платон Валерианович, как Павел мне объяснял, там очень даже… раскрутился, у него там были плантации винограда, он поддерживал местных производителей вина… Вино на юге Италии – это же очень хорошее вино, Павел мне сказал. А стоит оно дешево. Понимаете? Юг Италии поэтому такой бедный. Павел об этом узнал, когда с ним связались итальянцы. Виноделы, которых Платон Валерианович поддерживал. Спрашивали, будет ли он вести это дело дальше, ну и тому подобное. Павел сразу сказал «это не мое» и поехал с ними встретиться. Потом они приезжали к нам. Они быстро договорились, что Павел все продаст им. И цену дали справедливую.
– Справедливую? Это кто сказал? Павел?
– Ну да. Для нас же главным были не деньги, а то, что дело Платона Валериановича нормальные люди продолжать будут. Потом они приехали к нам. Очень порядочные, милые люди, виноградари, вот пусть они дальше и развивают это дело. Так мы с Павлом решили.
Маша просто захлебывалась словами.
– Это совсем другие люди, чем в России. Они чтят Платона Валериановича, ценят, что он сделал для них.
– А при чем тут свадьба, Маша?
– Так я же и говорю! Они настояли, чтобы мы разрешили им устроить нашу свадьбу, взяли на себя все хлопоты. Октябрь на Сицилии, прикиньте! Я не могу поверить: у нас будет настоящая свадьба по-итальянски! Они сказали, что Платона Валериановича так уважают, что на нашей свадьбе будет гулять весь Палермо. Представляете? Нам уже начали присылать подарки. Самый главный у них… он даже по-русски говорит, представляете? Шлет нам вино и мечтает познакомиться с мамой!
Маша улыбнулась еще раз. Мечтательно, счастливо. Потянулась, взяла еще пышку.
– Погоди, не части. Павел быстро продал им бизнес Платона, и они решили в ответ устроить вам свадьбу, так?
– Да! А что в этом плохого?!
– А этого… главного, как ты его назвала… Как его зовут? Случайно не Франческо?
Александров сам не знал, почему так спросил. Вспомнил Алистера Скотта из JP Morgan. Вспомнил, что рассказывал Трофимов после встречи с Алистером. Глупости, не может Скипа приложить руку к такой дешевой разводке. И Павел еще думает, что знает жизнь? Хотя… Может, и знает. Может, ему было плевать, что отцовский проект на Сицилии он продает за копейки. Обидно за Скляра…
