Агнес ничего не ответила, а молча встала и повернулась к нему спиной.
Реджинальд тоже поднялся и повернул ее к себе лицом.
— Дорогая моя, Эгги, ради Бога, не плачь, не надо. Пожалуйста, прошу тебя. — Он отдернул руку и отступил к камину. — Бога ради, Эгги, не надо плакать, я не могу на это смотреть.
— Извини… извини. Это пройдет. Просто… мне было так ужасно одиноко, и вот… ты говоришь, что хочешь вернуться. Это так неожиданно, вот я и не сдержалась. Но не волнуйся, больше ты не увидишь моих слез.
— Нет, ты не так поняла меня, — оборачиваясь, произнес он. — Дело не в том, что ты плачешь, а… в том, в том… О Господи! Мне надо выпить. — Он с размаху сел на диван и залпом осушил свой бокал, но тут же вновь наполнил его. — Садись, пожалуйста, и давай все обсудим.
Она послушно присела рядом с ним.
— Я собираюсь напиться. Что станешь делать?
— Уложу тебя спать, — улыбнулась Агнес.
— Серьезно? Я подумывал о том, чтобы захватить сюда Флинна, но здесь Маккэн, и он заботился о Чарльзе, верно? Хотя я могу в большей степени обслуживать себя сам. С этим тоже управлюсь. — Он показал на ногу, где был протез. — Удивительно, но, как выяснилось, одной рукой можно многое сделать. Мне предложили установить ручной протез с крючком на конце, но я пока отказался. Хотя один из наших парней, Джонни Ноулз, научился отлично владеть им, словно настоящей рукой. Как, по-твоему, стоит это сделать?
— Мне кажется, будет неплохо.
— Значит — решено. За бескрылую птицу! — провозгласил Реджи, поднимая бокал.
Она промолчала. Да, действительно, дружба — это бескрылая любовь. Внезапно ей захотелось оказаться в постели и дать волю слезам…
Прислуга живо обсуждала решение Реджинальда жить в имении три дня в неделю. «Что бы это значило?» — спрашивали они друг друга. У Маккэна было свое мнение на этот счет, но он предпочитал ни с кем им не делиться.
Глава 3Был канун Рождества 1923 года. В холле стояла нарядная елка, украшенная стеклянными игрушками и мишурой. Под ней лежали подарки для прислуги. Но сахарные мышки на елку не попали, хотя Элис накануне привезла их целую коробку. Мать прямо заявила, что она не видит ничего особенного в том, что Реджинальд живет в одном доме с Агнес, но разговоры все же идут, ведь людям рот не заткнешь. И хотя острые на язычок сестры Кардингс помалкивают, однако глаза их красноречивее любых слов.
Агнес поинтересовалась, кто им все рассказал.
— Ну, такие вещи скрыть трудно, — уклончиво ответила Элис.
Да, леопард в неприкосновенности сохранил свои пятна…
— Может быть, хватит уже с этим возиться? Иди сюда и посиди спокойно.
— Остался еще один подарок для внучки Уильямса. Я совсем забыла, что завтра она тоже придет.
— Оставь все равно. — Реджи подошел к Агнес, упаковывавшей коробку в бумагу. — Хватит, пойдем. — Он настойчиво потянул ее за собой. — Все в горле пересохло. Уже почти одиннадцать, а у меня с ужина во рту ни капли не было.
— Бедняжка, но ты уже получил свою норму. Мы же с тобой договорились, ведь так? Два виски, или два портвейна, или три пива.
— Договоры для того и заключаются, чтобы их нарушать. Ты читаешь об этом ежедневно. Пойдем.
Агнес со смехом последовала за ним. Они вышли из библиотеки в коридор, потом в холл, оттуда короткий коридорчик привел их в комнату, называвшуюся кабинетом, но, по сути дела, это была маленькая гостиная. Под углом к дивану стоял короткий диванчик, кроме него в комнате размещались еще два мягких кресла, письменный стол и несколько маленьких столиков. Агнес села на диван, а Реджинальд прошел к камину. Сняв с крючка мехи, он принялся раздувать угасавшее пламя.
— Посиди здесь, пока я схожу за подносом, только никуда не уходи, — попросил Реджи, когда огонь снова ярко вспыхнул.
— Посмотри, какая луна! — Она показала на двойные стеклянные двери, ведущие в зимний сад.
— Оставь в покое луну, она же тебя не трогает, — откликнулся он.
Агнес громко рассмеялась. Она как-то рассказала ему, что так ей однажды ответил один из покупателей.
Она прислонилась к спинке дивана, ощущая в себе какое-то непонятное радостное волнение, но это не имело отношения к близившемуся празднику. Волнение росло в ней уже давно. Еще три месяца назад можно было предположить, что оно появится. Но почему об этом не подумалось тогда? Ответ знали оба, но никогда не говорили об этом ни слова. Внешне их отношения не изменились с того памятного вечера, когда он заговорил о дружбе: «Дружба — это бескрылая любовь». Но крылья выросли, и очень быстро. Хотя это было не совсем так. Крылья существовали всегда, но только оставались сложенными, сейчас же они распрямились и неистово трепетали, заставляя дрожать все тело. И Агнес не могла сказать, долго ли ей еще удастся сдерживать их…
— Ты задремала?
— Нет, нет, — выпрямляясь, откликнулась она.
— Вот выпей.
— Это все мне? Я не смогу подняться по лестнице, — пригубив бокал с портвейном, ответила Агнес.
— И почему я пью это виски, сам не знаю. Мне оно совсем не нравится, — неожиданно признался Реджи, усаживаясь рядом. Он сделал глоток и резким движением поставил стакан на столик. — Проклятый закон! — воскликнул он внезапно.
Она молча смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Почему ты не спросишь, что это за закон? — не выдержал он.
— А зачем спрашивать? — ответила Агнес. — Я же знаю, о чем ты. Этот закон запрещает мужчине жениться на вдове своего брата.
— Агнес! — Он положил руку с протезом ей на плечо, а здоровой коснулся ее щеки. — Моя милая, я люблю тебя. И всегда любил. Знаешь, с каких пор? С первого раза, когда увидел у собора. Что-то словно ударило меня. Я пытался смеяться над этим, но ты не уходила из моего сердца. Я любил Чарльза, но ревновал тебя к нему. Не завидовал, нет, а ревновал, да еще как ревновал! Я готов был все открыть тебе в тот день, накануне вашей свадьбы, когда заезжал к тебе. Я хотел сказать: «Не выходи за него». И ты знала об этом, думаю, что знала.
Агнес не стала ничего говорить, а просто крепко обняла его и поцеловала в искалеченные губы.
Время, казалось, остановилось для них. Наконец он оторвался от нее и уткнулся лицом ей в плечо. Она прижала к себе его голову. Дрожь волнения охватила обоих.
Когда Реджинальд снова взглянул на нее, глаза его мягко и влажно блестели.
— Не понимаю, как ты можешь любить меня такого. — Голос его звучал глухо и хрипло. — Но я чувствую, что действительно не безразличен тебе. Даже раньше, без этого поцелуя я представлял себе, что при других обстоятельствах ты могла бы полюбить меня.
— Мой дорогой, любимый Реджи. Я не могу сказать, когда полюбила тебя, но знаю, когда стала бояться этой любви. Это случилось до нашей с Чарльзом свадьбы. Но я осознавала, что, даже не будь Чарли, надеяться нам с тобой было не на что… Мы бы не могли быть вместе.
