1
Я шел по родной деревне, ведя лошадь под уздцы. С каждым шагом мое удивление только возрастало. Я отказывался верить своим глазам. Еще на окраине меня поразили возделанные поля и непривычная тишина. Деревня словно вымерла. Длинный дом пустовал, не горели огни в очагах. Единственный костер, который я увидел, был разведен не могавком, а седовласым белым охотником. Он сидел на перевернутом ведре и жарил что-то аппетитно пахнущее и шипящее брызгами жира.
Мое появление он встретил настороженно, переведя взгляд с костра на ружье, лежавшее рядом. Я махнул рукой, показывая, что не причиню ему вреда. Он кивнул и пригласил меня к костру.
– Если голоден, не стесняйся. У меня еще есть, – простодушно сказал охотник.
Мясо, которое он жарил, дразнило мой желудок, но были вещи поважнее еды.
– Ты, часом, не знаешь, что здесь произошло? – спросил я. – Куда все исчезли?
– Ушли на запад.
– И давно?
– Несколько недель назад. Я слышал, конгресс отдал эти земли какому-то ушлому малому из Нью-Йорка. Видно, там решили, что коренных жителей спрашивать незачем.
– Что? – растерянно спросил я.
– Ага. Такие дела случаются все чаще. Индейцев сгоняют с их исконных земель. То ранчо кто-то поставить задумает, то торговцы что-то свое скумекают. Правительство открещивается: «Что вы! Мы не захватываем земли, у которых уже есть владельцы». А на самом деле… вот так, как здесь.
– Как это могло случиться? – спросил я, вертя головой по сторонам.
Бывая здесь, я привык видеть знакомые лица соплеменников; тех, кого знал с детства, с кем вместе рос. Теперь куда ни глянь – пугающая пустота.
– Мы теперь сами по себе, – ответил мне охотник. – Англичане с их законами нам более не указ. Свои законы написали. А денежки откуда-то брать все равно надо. Торговать землей – дело быстрое и прибыльное. И не такое хлопотное, как налоги. Поговаривают, из-за налогов-то война и началась. Так что теперь никто не торопится снова их вводить. – Охотник раскатисто засмеялся. – Умные они ребята, эти наши новые правители. Знают, что пока заикаться о налогах не стоит. Это было бы слишком рано. Слишком… по-английски. – Он пошевелил дрова в костре. – Но и они налоги введут. Никуда не денутся. Так всегда бывает.
Я поблагодарил его и пошел дальше, к пустующему длинному дому, раздумывая над увиденным и услышанным. Получалось, я проиграл. Мои соплеменники согнаны с исконных земель. Уже не англичанами. Моими недавними соратниками. Теми, кто говорил о защите прав индейцев и кому я верил.
Амулет на моей шее вдруг начал светиться. Я снял его, положил на ладонь и стал внимательно рассматривать. Возможно, кое-что я еще мог сделать: уберечь это место от всех, кто на него позарится, будь то патриоты или тамплиеры.
2
Найдя в лесу полянку, я опустился на корточки. В одной руке я держал ожерелье матери, в другой – амулет отца. Я повел разговор со своими умершими родителями.
– Мама… Отец… Я виноват перед вами. Я подвел вас обоих. Мама, я обещал тебе защищать наших соплеменников. Я думал: если избавить революцию от влияния тамплиеров, этого уже будет достаточно. Я поддерживал тех, кто, как мне казалось, будет поступать правильно, когда придет к власти. Наверное, так и случилось. Они и делают то, что правильно… для них самих… Что же касается тебя, отец, я думал, что смогу добиться объединения наших орденов, мы забудем прошлое и вместе будем строить лучшее будущее. Я верил, что со временем жизнь убедит тебя в правоте моих мыслей и ты меня поймешь. Но мои мечты были всего лишь мечтами. Жаль, что тогда я этого не знал. Но неужели это мешало нам жить в мире? Неужели мы рождаемся затем, чтобы спорить и сражаться? Мир полон противоречивых голосов, и каждый утверждает что-то свое.