Я был не в состоянии быть заодно с теми, кто благодушествовал, настолько живы были запечатленные памятью рассказы отца, матери, Сары и других переселенцев о последних днях Гранады, когда ничто не могло поколебать всеобщего убеждения, что освобождение неизбежно и кастильцам не победить. Наученный горьким опытом своих родных, я умел не доверять внешней стороне явлений. Когда я вижу, что все объединяются в едином мнении, я бегу: истина наверняка в ином.
То же было характерно и для Гвичардини. Назначенный командующим папскими войсками, он находился на севере Италии вместе с Джованни, который вызывал в нем смесь восхищения и бешенства.
«Храбрости ему не занимать, но он подвергает свою жизнь риску в любой переделке. И ежели с ним что-нибудь случится, мне будет не под силу сдержать наплыв имперцев». Эти сетования из письма Папе стали известны в Риме тогда, когда утратили всякий смысл: главарю Черных банд ядром из фальконета раздробило правую конечность. Пока хирург отпиливал Джованни ногу, он сам держал факел.
Бессмысленная мука, поскольку вскоре после операции он скончался.
Из всех, кого мне посчастливилось встретить на своем жизненном пути, Туманбей Черкес и Джованни Медичи были без всякого сомнения самыми мужественными личностями. Первый был убит по велению восточного султана, второй принял смерть от западного императора. Первому не удалось спасти от падения Каир, второму — уберечь Рим от уготованного ему разорения.
Как только весть о кончине Джованни достигла Рима, началась паника. Неприятель продвинулся лишь на несколько миль, но казалось, что он уже на подступах к городу, словно смерть Джованни снесла все преграды, осушила реки, сровняла горы.
Однако и впрямь ничто уже не могло сдержать продвижения имперцев. Накануне ранения Джованни безуспешно пытался помешать соединению на севере Италии двух армий императора: одна состояла в основном из кастильцев и располагалась под Миланом; другая, представлявшая наибольшую опасность, из немецких ландскнехтов, почти сплошь лютеран из Баварии, Саксонии и Франконии. Они преодолели Альпы и заняли местность вокруг города Трент, будучи убеждены, что свершают божественную волю: наказывают Папу, способствовавшего порче христианской паствы. Десять тысяч разнузданных еретиков выступали под стягом католического императора: таким был потоп, обрушившийся в этом году на Италию.
Смерть Джованни с последующим отступлением его войск позволила имперским войскам соединиться и осуществить переправу через По, после чего двинуться на Рим и Ватикан. Около тридцати тысяч плохо одетых, голодных, не получавших жалованья солдат рассчитывали наконец-то поживиться. Когда они подошли к Болонье, та откупилась от них значительной суммой, затем наступил черед Флоренции, где объявилась чума, и она также заплатила огромные деньги, чтобы не быть разграбленной. Гвичардини, принимавший участие в урегулировании этих вопросов, посоветовал Папе так же поступить и в отношении Рима.
И вновь римляне впали в благодушие: мир близок, все поправимо. 25 марта 1527 года вице-король Неаполя Шарль де Ланнуа прибыл в Рим в качестве чрезвычайного посланника императора для заключения соглашения. Я находился на площади Святого Петра в толпе, как и все надеясь на благоприятный исход переговоров. Стояла чудесная погода, день был по-настоящему весенним. Вице-король появился в окружении своей охраны. Но в ту минуту, когда он переступил порог Ватикана, сверкнула молния, разверзлись хляби небесные, и на нас пал такой оглушительный ливень, что ничего иного, кроме как «Не иначе конец света», в голову не пришло. Опомнившись, я бросился к портику: вскоре вокруг меня образовалось море грязи.
Какая-то женщина неподалеку от меня кричала, что это дурной знак. Я же, слушая ее, вспомнил о потопе в Гранаде, увиденном мною сквозь рассказы матушки, да окружит ее Господь своим милосердием! Был ли и на этот раз подан знак свыше, предвещающий катастрофу? Однако в этот день ничего катастрофического не произошло. В конце дня было даже подписано соглашение. Ради спасения города Папа обязался уплатить огромную сумму денег, шестьдесят тысяч дукатов, что и было сделано. Чтобы показать свой миролюбивый настрой, Климент VII даже отказался от услуг нанятых ранее наемников. Однако имперская армия продолжала продвигаться к Риму. Военачальники, посмевшие заговорить об отходе на прежние рубежи, играли с огнем, во время одной ссоры главнокомандующий ландскнехтов получил апоплексический удар, и командование армией перешло к констеблю де Бурбону, кузену и заклятому врагу короля Франции. Это был человек, не обладавший большим авторитетом, который скорее следовал за армией императора, чем осуществлял руководство ею. Никому уже не было дано совладать с ордой, даже самому императору, который, впрочем, находился в Испании. Вышедшая из-под контроля, непреклонно идущая к цели, сметающая все на своем пути, она рвалась к Риму, в котором надежды вновь сменились паникой. Кардиналы думали лишь о том, куда спрятаться или убежать со своими сокровищами.
Папа же упрямо продолжал верить, что его договор с вице-королем Неаполя остается в силе и будет соблюден, пусть и в последнюю минуту. И только в конце апреля, когда имперские войска достигли берегов Тибра и стояли в нескольких милях вверх по течению от Рима, он задумался об обороне города. Поскольку папская казна была опустошена, он возвел в ранг кардиналов шестерых богатых коммерсантов, которые уплатили за это двести тысяч дукатов. На эти деньги экипировали восемь тысяч солдат, наняли две тысячи швейцарцев и две тысячи воинов из Черных банд, а также четыре тысячи волонтеров из числа горожан.
Я в свои сорок лет не чувствовал себя в силах вставать под ружье. И предложил себя в ином качестве — интенданта. Дабы как можно полнее отдаться этой обязанности, требовавшей присутствия на рабочем месте и днем и ночью, я решил переселиться в замок Святого Ангела, где находились склады вооружения и боеприпасов, и разместил там свою семью. Это было самое защищенное место в городе, и вскоре туда стал стекаться народ. Я занял свою прежнюю камеру, что было непомерной роскошью при том, что другим приходилось целыми семьями селиться в коридоре, где вскоре стало не протолкнуться.
В первые майские дни в этом, если можно так выразиться, лагере беженцев царила необычная атмосфера, чреватая самыми непредсказуемыми последствиями. Мне не забыть, как однажды в замок примчался флейтист папского оркестра и, задыхаясь, закричал во все горло:
— Я прикончил Бурбона! Я прикончил Бурбона!
Звали его Бенвенуто Челлини, он был родом из Флоренции. Один из его братьев дрался в рядах Черных банд, но сам он не служил. По его словам выходило, что он сражался с двумя друзьями у ворот Тритона.
— Был густой туман, но я все же различил силуэт всадника и выстрелил из аркебузы. А когда туман рассеялся, я увидел мертвого Бурбона.
Выслушав его, я лишь пожал плечами. Другие сурово одернули его: бой шел на городских стенах, особенно в районе Борго, и стрельба никогда еще не была такой плотной; над городом поднимался стон ужаса и было не до бахвальства.
Однако еще до вечера, к моему изумлению, рассказ его подтвердился: Бурбон был найден мертвым у ворот Тритона. Когда об этом объявили, раздались восторженные крики. А рядом со мной стоял человек, кипевший от бешенства, — ветеран Черных банд.
