Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
– Нет. – Достойная дама вспомнила романы о Екатерине Медичи и отравленных перчатках. – Да они и не по руке. Совсем узкие.
– Слава Богу! – Генерал кочергой открыл чугунную дверцу и кинул «сюрприз» на березовые дрова.
– Ты с ума сошел? Это не наше. Надо было вернуть. – Последние слова мадам Бенкендорф произнесла с расстановкой, как терпеливые родители говорят детям: «Идите спать».
– Это действительно не наше, – игнорируя ее замечание, отозвался муж. – Но прислали нам. Если ты еще раз получишь такой презент, брось в огонь.
Лизавета Андревна не была дурой. Она не стала ничего выспрашивать: сам расскажет, когда посчитает нужным.
Александр Христофорович несколько мгновений смотрел в тарелку на поджаристые куриные крылышки, потом положил нож и вилку, вытер чистые губы и ушел к себе. Белые лайковые перчатки получал неофит при вступлении в ложу в знак чистоты намерений. Вторая пара предназначалась «для особы, которую вы выберете себе в вольные каменщицы». Менее всего Бенкендорф хотел увидеть ее на руках жены.
Значит, он не ослышался сегодня утром? Ему действительно напели гимн?
Лизавета Андревна поскреблась в дверь.
– Девчонки промочили ноги, – виновато сказала она, – и шмыгают. Я сварила яиц подержать на носу. Но нужно, чтобы ты что-нибудь рассказывал. А то будут пищать.
О, это безотказное средство! Кто выжил, тот здоров. Два горячих яйца заворачиваются в тряпицу и прикладываются к крыльям носа. Не надо быть пророком, чтобы сказать: завтра у всех троих кожа покраснеет, а сопли пройдут. Тонкость в том, что исцеляемого следует отвлекать от жжения. Лучше всего интересной байкой.
– Скажи, я сейчас приду, – пообещал муж. Он хорошо рассказывал. Когда писал, сжимался. А говорил легко, как саблей махал.
Мадемуазели сидели на диване, поджав ноги, запрокинув головы и держа за края тряпицы с яйцами.
– Сказка будет страшная, – предупредил отец. – Про песочного человечка.
* * *
Петергоф.
Оказалось, что пережить чужой роман порой труднее, чем свой. Александре снился ночью Vosdu – копия портрета – в театральной ложе, и разговаривал с ней, а Никс, почему-то ушедший в партер, строго смотрел на них… Молодая женщина проснулась от мучительного стыда и горя, точно совершила непоправимое. Она не сразу пришла в себя. Осознала, что рядом ровно, с похрапыванием, дышит муж. Минуту смотрела на его торчком вставшие волосы и вдруг заплакала от облегчения.
«Надо ему все рассказать, – решила Шарлотта. – Завтра же… Непременно завтра».
Но следующий день принес новые открытия. Молодую императрицу посетила Софи Волконская, всегда хорошо принятая в царской семье. Правда, теперь, после чтения дневника, Александра поняла, что эта дама играла при покойной государыне роль поверенной. Было ли ее поведение благовидным? Вряд ли.
– Вдовствующая императрица сказала мне, что государь, наконец, благоволил разобрать бумаги нашей бедной Елизаветы Алексеевны? – не без робости начала княгиня. – Не было ли там чего-нибудь и для меня? Ведь мы…
– Не трудитесь, Софья Григорьевна, – кивнула Александра, – я знаю, в какой близкой дружбе вы состояли с покойной. Но, по ее собственной просьбе, все оставшиеся записи сожжены.
Императрице показалось, что гостья вздохнула с облегчением.
– Сожжены, не распечатывая? – В ее голосе прозвучала надежда.
– Отнюдь. – Александра посчитала ниже своего достоинства говорить неправду. – То, что семья давно подозревала, подтвердилось. И поверьте, это большое горе для нас.
Софи замерла.
– Покойный Ангел простил жену, примирился с ней, – продолжала Шарлотта. – Нам следовало бы поступить так же. Но минутами это кажется невыносимым. Чувство несправедливости угнетает сердце. Как она могла поступать таким образом, имея перед глазами пример императрицы-матери, сохранившей добродетель в развратные время Екатерины? Вот почему Элизу трудно понять.
Княгиня слушала с заметным напряжением.
– Если вам есть что возразить, лучше говорите прямо, – попросила Александра.
– О, мне есть что сказать, – секунду поколебавшись, ответила Волконская. – Поверьте, ее величество жестоко страдала. А прощать или не прощать имеет право только Бог. Тем более теперь, когда оба, вернее все трое ушли к нему.
– Как он умер? – Молодая императрица испытующе глядела на гостью.
– Откуда мне знать? – деланно удивилась Софи.
– Не лукавьте. Вы были посвящены.
Княгиня покраснела.
– Ну хорошо, – она понизила голос до шепота. – Говорили ужасные вещи. Якобы поздно вечером, в октябре 1806 года, Охотников выходил из театра. В толпе к нему пробился неизвестный и ударил кинжалом в грудь. Сама я, как вы понимаете, не могу этого подтвердить, но весь город был полон слухами. Несчастного привезли домой, врач смог только перевязать рану…
– Кто его лечил?
Волконская низко опустила голову.
– Когда ее величество узнала, то послала своего лейб-медика Франка.
– А как ей стало известно?
– Охотников передал записку, что не сможет прийти…
«Франк, – думала Александра Федоровна. – Maman как-то обмолвилась, что он ухаживал за малюткой, дочерью императрицы. На восьмом месяце у нее тяжело резались зубки. Разве я не знаю, как у детей режутся зубы? Бывает, что и с жаром. Но от этого еще никто не умирал».
– Тот же доктор ходил за великой княжной? – быстро спросила императрица.
– Увы, да. Он дал ей укрепляющее, отчего воспаление только усилилось. У девочки сделались конвульсии, после чего она…
– Довольно, – Александра подняла руку. – А Франк говорил вам, что у Охотникова ножевая рана?
– Нет, я вообще не беседовала с ним. Но он предупредил ее величество, когда дело стало совсем худо. И она поехала проститься.
Молодая императрица ахнула. Край бесстыдства!
– Вы были с ней?
– Да, я сопровождала. Последние месяцы беременности протекли у нее ужасно. Я очень боялась… – Княгиня сама прервала себя, понимая, что собеседницу интересуют отнюдь не ее страхи. – Мы приехали ночью. Доктор проводил нас в комнату. Я осталась у дверей, а ее величество бросилась к кровати. Бедный Алексис, он истаял как свеча! Только румянец от лихорадки пылал на щеках. – Волконская вдруг заплакала. Было видно, что пережитое до сих пор трогает ее. – Она гладила его по голове, вот все, что мне было видно. И вы считаете: такое можно осуждать?
Александра Федоровна молчала. Наконец, собравшись с мыслями, задала вопрос:
– А в комнате вы не заметили бинтов, следов перевязки?
Княгиня покачала головой.
– Свечи горели тускло. Позвольте, я видела на стуле рядом с кроватью несколько платков, все в пятнах крови.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
