При этой мысли Рашед нахмурился. «Купить» — значит, им понадобятся деньги, а он-то рассчитывал, что это случится не скоро.
Мысли его обратились к Тише. Если вспомнить, каким образом она охотится, волноваться за нее нет причин, и все же Рашед то и дело оглядывался на лес, всем существом желая, чтобы Тиша поскорее вернулась.
Поневоле созерцая лесной пейзаж, он не мог не восхищаться красотой и разнообразием жизни, бурлившей вокруг затерянной шхуны. Нос и корму суденышка густо оплели белые и лиловые вьюнки, и их крупные цветки качались колокольцами рядом на фоне сумрачной хвои елей и зарослей дикой сирени. Даже в лунном свете было хорошо видно, как лоснится влажной зеленью мох, густо покрывавший стволы и корни деревьев. Мысль о том, что из такого прекрасного места им придется спасаться бегством, вызвала у Рашеда прилив ненависти к охотнице, которая начисто разрушила все, на чем зиждилось их нынешнее существование.
— Из тебя бы вышел замечательный плотник, — прозвучал за его спиной знакомый нежный голос.
Рашед обернулся и увидел, что Тиша рассматривает плоды его трудов, которые сам он оценивал так невысоко.
Все красоты окружающей природы блекли рядом с ее густыми шоколадными кудрями, так прихотливо обрамлявшими нежное лицо и волнами ниспадавшими на плечи. Ничто не могло сравниться с Тишей.
— Кузнец мертв? — спросил Рашед, ни словом не обмолвившись о том, как он рад ее возвращению.
— Да…
Что-то было не так. Рашед отложил молот и подошел к Тише.
— В чем дело? Крысеныш не сумел прикончить полуэльфа?
Тиша вскинула голову и прямо взглянула в глаза Рашеда:
— Я думаю, что Крысеныш покинул нас. Я почувствовала, как он отделился.
Рашед ничего не понял, но он знал, что телепатические способности Тиши намного превосходят его собственные.
— Что ты хочешь этим сказать?
Тиша прикоснулась ладонью к его плечу. На время работы Рашед снял рубашку, чтобы свободнее двигаться, и сейчас прикосновение Тиши к его голой коже вызвало в нем приятную дрожь.
— Он ушел, — просто сказала Тиша. — Вслед за Парко он избрал Дикую Тропу.
Рашеда обожгла горечь потери. Не то чтобы он был так уж сильно привязан к Крысенышу, но эта утрата означала, что прежний надежный мир разваливается на куски, а он, Рашед, не в силах его возродить.
Однако же та, что была для него всех и всего важнее, по-прежнему оставалась рядом, по-прежнему нуждалась в его защите. Если б только Рашед был на это способен, он бы обнял Тишу, нашептал ей слова утешения.
Увы, это было ему не дано, а потому он просто отвернулся к шхуне и проговорил:
— Итак, нас осталось двое.
— И Эдван.
Ах да, Эдван. И почему это он всегда забывает о существовании призрака?
— Конечно, — сказал Рашед. — Конечно.
Тиша замялась.
— Мы по-прежнему вместе, — наконец сказала она. — Быть может, уход Крысеныша — это знак судьбы? Быть может, и нам следовало бы забыть прошлое и незаметно уйти отсюда?
Всего лишь на один, краткий, миг Рашед дрогнул. Тиша в безопасности. Они вместе. Быть может, им и вправду следует незаметно ускользнуть из города и раствориться в ночи… Но тут в его сознании вспыхнули образ охотницы и воспоминание о том, как он волок Тишу по обваливающемуся туннелю, а над головами у них пылал и рушился созданный его трудами дом.
— Нет, — сказал он, — охотница должна умереть, и лишь тогда мы уйдем. Я сам прикончу ее завтра ночью. Ты будешь ждать меня здесь. Я надолго не задержусь. Я не могу рисковать, зная, что она погонится за нами по пятам.
Рашед указал на шхуну.
— С теми инструментами и материалами, что у меня есть, починить ее невозможно, — продолжал он, — но все равно обещаю тебе: скоро мы покинем этот город. Нынче ночью мне нужно кое о чем позаботиться. В дорогу нам понадобятся деньги.
Тиша опустила взгляд, и всегдашняя маска очаровательной невинности сползла с ее лица.
— Хорошо, — сказала она тихо, — но только я хочу, чтоб ты знал: мне страшно, а напугать меня в этом мире может очень и очень немногое.
Бессильное желание утешить ее жгло Рашеда с такой силой, что он почти физически ощущал эту боль.
— Я никому не позволю причинить тебе вред.
— Я боюсь не этого… совсем не этого.
* * *
Затаившись возле «Бархатной розы», Рашед дождался, когда из трактира выйдет рослый, богато одетый посетитель. Шагнув из тени проулка, Рашед что есть силы ударил человека кулаком в лицо, и тот потерял сознание. Тогда Рашед снял с него кошелек и плащ. Он быстро надел плащ и позаботился о том, чтобы капюшон совершенно скрыл его лицо. Даже в такой поздний час в «Бархатной розе» нередко еще бурлила жизнь, а Рашед вовсе не хотел, чтобы его случайно опознали.
Войдя в трактир, он увидел в общей зале только троих: служанку, одного посетителя, который уже собрался уходить, и эльфа Лони, портье и в то же время телохранителя. Рашед воздействовал на их разум и внушил им, что они не должны замечать его, что он — один из здешних постояльцев. У Тиши такое получалось лучше, но и Рашед при необходимости умел гипнотизировать людей.
Он прошел мимо портье в общую залу, поднялся по лестнице и постучал в дверь апартаментов Эллинвуда. Ответа не последовало, хотя он явственно ощущал, что констебль за дверью.
Рашед повернул дверную ручку. Дверь оказалась не заперта. В прошлый визит Эллинвуд дал ему разрешение заходить, так что он сейчас решил воспользоваться этим приглашением.
Войдя, он тут же увидел внушительную тушу Эллинвуда. Констебль полулежал в обитом камчатной тканью кресле. Глаза его были приоткрыты, жирные обвисшие щеки покрылись розовато-красными пятнами. Из уголка рта стекала струйка слюны, скапливаясь на вороте зеленой туники. На столике рядом с Эллинвудом стояли пустой хрустальный бокал на высокой ножке, серебряный сосуд и бутылка с янтарной жидкостью. Рашед подошел к столику и заглянул в серебряный сосуд. Он хорошо знал, что такое желтый опий. В бытность свою солдатом Суманской империи он частенько видал это снадобье в тайных притонах, где предавались пороку подонки общества. Рашед давно уже подозревал, что Эллинвуд тратит полученные деньги на какие-то порочные пристрастия, но до сих пор у него не возникало желания выяснять, на какие именно.
Сейчас он скривился от омерзения. И с какой только стати жалеть этих смертных, если они сами себя не жалеют? И к тому же суманский опий смертельно опасен. Те, кто принимает его, становятся рабами своей пагубной привычки. Очень скоро констебль будет готов на все, только бы добыть желанное снадобье.
— Проснись! — велел Рашед.
Веки Эллинвуда затрепетали, но глаза он открыл не сразу, и вначале взгляд у него был мутный, непонимающий. Затем лицо его приобрело осмысленное выражение. Минуту спустя он наконец узнал Рашеда, и смятение в его глазах сменилось неподдельным ужасом.
