Я повернулась к матери, она смотрела в сторону веранды. Окна были открыты, и сквозь них донесся тошнотворно густой шоколадный аромат олеандра.
– Вы хотите, чтобы я уехала?
– Дело не в нашем желании, – сказала мама. – Если придут представители властей, я не выдам тебя, нет, конечно. Ты моя дочь. Ты по-прежнему Гримке. Мы только считаем, что всем будет легче, если ты надолго не задержишься.
К моему удивлению, в ее глазах заблестели слезы. Мать располнела, седые волосы поредели, лицо избороздили морщины. Она взглянула на меня и заплакала. Я встала со стула, подошла к ней, наклонилась и неловко обняла.
Она на миг приникла ко мне, потом выпрямилась. Я не вернулась на место, а набираясь храбрости, начала расхаживать от окна к столу и обратно.
– Не буду подвергать вас опасности, уеду на следующем пароходе, но перед отъездом хочу попросить тебя вот о чем. Я бы хотела купить Хетти и ее сестру Скай.
– Купить их? – удивилась Мэри. – Но зачем? Ты ведь не торгуешь рабами.
– Мэри, ради Бога, она хочет их освободить, – пояснила мама.
– Предлагаю тебе любую сумму. – Я подошла к матери. – Пожалуйста. Ты меня этим очень обяжешь.
Мэри встала у кресла матери с другой стороны.
– Мы не сможем обойтись без Хетти, – возразила она. – В Чарльстоне едва ли найдется равная ей швея. Она незаменима. Вторую можно заменить, но не Хетти.
Мама опустила взгляд на свои руки. Ее плечи двигались в такт дыханию, и в душе у меня затеплилась надежда.
– По закону это сделать не так-то просто, – сказала она. – Для освобождения потребуется специальный акт законодательного органа.
– Да, это трудно, но выполнимо, – ответила я.
Казалось, что-то в матери подалось, повернулось ко мне. Мэри тоже это почувствовала. Она накрыла своей ладонью руки матери, наводя между ними мост.
– Мы не сможем обойтись без Хетти. Но надо также и о ней подумать. Куда она пойдет? Кто будет о ней заботиться? У нее здесь дом.
– Это не дом для нее, а тюрьма! – выпалила я.
Мэри сжалась:
– Нам ни к чему, чтобы ты являлась сюда и читала лекции о рабстве. И я не собираюсь оправдываться перед тобой. Это наш образ жизни.
Ее слова разозлили меня. На миг я подумала, что надо бы придержать язык. Но неужели необходимо жертвовать правдой ради целесообразности? Мать поступит так, как посчитает нужным. Почему я находила слова для мира, но теряюсь в родном доме?
Меня словно прорвало – в один миг навалились все годы жизни здесь, сосуществования с несостоятельностью их принципов.
– Ваш образ? Что он оправдывает? Рабство – адская система, его нельзя защищать!
На шее Мэри проступили красные пятна.
– Господь предписал нам заботиться о них, – нервно проговорила она, брызжа слюной.
Не скрывая негодования, я шагнула к ней:
– Ты говоришь так, словно Бог – белый человек с Юга. Как если бы мы присвоили себе Его образ. Ты просто идиотка. Негры ничем не отличаются от нас. Белизна кожи не священна, Мэри! И она не определяет всего.
Сомневаюсь, что кто-нибудь разговаривал с ней подобным образом, и она с ошеломленным видом отвернулась от меня.
Я не в силах была объяснить, откуда взялось это вдохновение и почему я окончательно встряхнулась, обрела отвагу и власть. Ощущение крыльев за спиной меня ошеломило, и, закрыв глаза, я благословила его. Я словно оказалась в месте, которое когда-то оставила, и осознала, что никогда больше не буду изгнанницей.
Мать подняла руку:
– Я устала. – Она с трудом поднялась, опираясь на старую трость. Дойдя до двери, она обернулась и встретилась со мной взглядом. – Я не продам тебе Хетти или Скай, Сара. Жаль тебя разочаровывать, но я подумаю о компромиссе.
* * *
Казалось, мой стук в дверь утонул в темноте подвала. Было за полночь. Чтобы встретиться с Подарочком, я дождалась, пока весь дом не заснет, и проскользнула вниз в ночной рубашке. Я вновь постучала, фонарь в моей руке закачался, а по стене заплясали причудливые тени. «Давай, Подарочек, просыпайся».
– Кто там? – прозвучал из-за двери приглушенный встревоженный голос.
– Все в порядке. Это я, Сара.
Она приоткрыла дверь и впустила меня в комнату, держа под подбородком мерцающую свечу. Глаза ее словно светились изнутри.
– Извини, что разбудила, но нам надо поговорить.
В другом конце комнаты на кровати сидела Скай в ореоле пышных, как опахало, темных волос. Я поставила фонарь и кивнула ей. Вскоре после возвращения я увидела ее в декоративном саду, где она, стоя на коленях, копалась в земле. Этот сад превратился в уголок чудес с живописными цветами, ухоженными кустарниками и извилистыми дорожками. Я вышла туда якобы прогуляться. Скай не стала ждать, пока я приближусь, а поднялась и сама пошла ко мне, источая запахи земли и зеленых растений. Не похожая ни на Подарочка, ни на Шарлотту, с крепким телосложением. Мне она показалась грубоватой и хитрой.
– Вы Сара? – спросила Скай и, услышав ответ, ухмыльнулась. – Подарочек говорит, вы лучшая из Гримке.
– Не уверена, что она права, – улыбнулась я.
– Может, и нет, – сказала она, чем сразу вызвала мою симпатию.
Я оглядела подвальную комнату, в которой стало меньше места, потому что под окном стояли две сдвинутые кровати.
– Что такое? – спросила Подарочек, но я не успела ответить. – Твоя матушка не хочет продавать нас, верно?
– Да, мне жаль. Она отказалась, но…
– Но что?
– Она согласилась освободить вас после своей смерти. Сказала, что составит документ и приложит его к завещанию.
Подарочек стояла среди пляшущих теней и пристально смотрела на меня. Не этого мы добивались, но это лучше, чем ничего.
– Ей семьдесят четыре, – добавила я.
– Она переживет последнего таракана, – фыркнула Подарочек, потом взглянула на Скай. – Уезжаем отсюда послезавтра.
В один миг я испытала облегчение и ужас, увидев во всей красе то сдержанное неповиновение, которое стало теперь ее сущностью.
– Скажи, чем я могу помочь, – попросила я.
Подарочек
В ночь перед отъездом мы со Скай суетились в темноте, собирали вещи. Прокравшись под светом звезд через задний двор на конюшню, достали из груды конских попон матушкино лоскутное одеяло. Мы три раза поднимались из нашего подвала в комнату Сары на втором этаже, тащили одеяла, черные платья, шляпы, вуали, перчатки и носовые платки. Вверх и вниз я хромала мимо господских дверей. Осторожно, словно пол мог провалиться, ступала в одних носках.
После последней вылазки Сара заперла за нами дверь, и я припомнила, как она закрывала замочную скважину, когда учила меня читать, и как мы шептались при свете лампы – совсем как сейчас. Я повесила в ее шкаф черные платья, которые подогнала по фигуре. Вуали я тщательно отутюжила, бархат и креп сбрызнула хозяйкиной лавандовой водой, чтобы они пахли как у белой леди. К платьям пришила внутренние карманы для денег, Сариной брошюры и маминого красного шарфа, а также адреса в Филадельфии, куда мы надеялись попасть.
