Не успел Василий Васильевич Кассарин-младший снять свои режиссерские черные очки и отдать приказ паковать «Витамин С» в транспортировочное состояние, как в голову ему вдруг пришла внезапная мысль: чемодан!
Чемодан Турецкого!
Что в нем?!
Наверняка архив Невельского, что же еще!
Ах он идиот! Стоял под носом у него! Зомбировался! А чемоданчик, чемодан!
В погоню тут же! Нет, нельзя!
Сначала убрать психотрон. Отвезти на Лубянку. Заскла-дировать. Супернадежно. Не ввязываться ни в какие гонки с психотроном на руках. Здесь может быть ловушка. Хитрая подстава.
— Моссальский! Прохоров! Ко мне! — Кассарин даже забыл на секунду, где он находится. — Работайте, работайте, — кивнул он, уже спохватившись, спокойно Чудных, отвинчивающему излучатель «Витамина С» от штатива.
— Пойдите-ка сюда, в сторонку… — Кассарин отвел Массальского с Прохоровым подальше ОТ администратора центра, продолжавшего питать надежды попасть в программу «Время» или еще куда-нибудь. — Вдогонку. За Турецким. Не выдавать себя. Только следить, куда он с чемоданом. Нам нужен этот чемодан! Не сам Турецкий, — я подчеркиваю, — только чемодан!
— А что же мы его не тут же? В вестибюле-то. Могли же, — растерянно спросил Прохоров.
— Ты мне еще порассуждаешь! — кипя от злобы, пообещал Кассарин.
— Здравствуйте, Сергей Афанасьевич! — вежливо поклонился Турецкий, приветствуя Навроде.
Сопровождающие Турецкого до самого кабинета два охранника и личный секретарь Навроде Гриша бесшумно удалились.
— Рад видеть, Александр Борисыч! Давненько вы, давненько!
— Да вот я все в бегах.
— Да, вижу: с чемоданчиком.
— А чемоданчик я вам привез: отдать на сохранение.
— На «сохранение» — это когда беременных женщин в больницу кладут.
— Простите, я имел в виду лишь сохранить. В надежном месте. Если можно. Сохранить.
— Я думаю, что это Можно. Хе-хе-хе…
— Простите, я оговорился просто.
— Да, надо за своим, за русским языком следить попристальнее. Ведь часто получается, что вся твоя судьба — где? А в языке твоем — вот где!
— Согласен. Часто получается, — Турецкий не знал, что бы такое сказать. — А ваша как жизнь, Сергей Афанасьевич?
— А что моя жизнь? Моя жизнь прекрасна и удивительна.
— М-м-м… Как моя, стало быть.
— Ну, вы-то вообще, семейный человек, как иначе?
— Да у меня жена погибла, если вы не слышали.
— О, ужас какой! Извините великодушно. Жена погибла. Это крах. Да, просто катастрофа для мужчины. Одно лишь, право, утешение, глупое, конечно: она одна погибла?
— Нет. То-то и страшно, что вместе с девочкой, с падчерицей моей. Погибли обе!
— Да я спросил-то не про падчерицу, а про жену. Погибли обе?
— То есть?!
— Что «то есть»? То, что я спросил. У вас со слухом все в порядке?
— Пока не жалуюсь.
— А с глазами? Мои глаза под вечер шибко устают. Да и у вас, я вижу, красные глаза, зеленые какие-то. Змеиные.
— Да. Только что в кино снимался. Свет такой.
— Ну, если так, тогда пройдет. А что, скажите кстати, в этом чемоданчике? Не тикает там ничего, надеюсь?
— Нет. Там документы. Сборник документов. Касательно оружия. Такого, психотронного. Вашему другу, приятелю-то старому, еще по школе, я Грамова в виду имею, не Шабашина, конечно. Алексею Николаевичу будет интересно на досуге почитать.
— На небесах, что ль?
— А что, «на небесах», я считаю, вы неплохое приняли название. Гостиница, отель ваш новый? «На небесах»! Отличное название!
— Мне тоже нравится. Хотите чаю?
— Да нет, спасибо. Я спешу.
— Задерживать не смею. Спасибо, что зашли.
Навроде проводил Турецкого до двери и на прощание сказал:
— До встречи, я надеюсь.
— До свидания!
— А глазки полечить бы вам. Я капелек пришлю вам к вечеру.
— Заранее признателен! — откланялся Турецкий.
Покидая особняк, в котором располагался офис Навроде, Турецкий был уверен, что его записка, лежащая в чемодане на самом верху, на самом видном месте, будет прочтена адресатом немедленно.
Записка гласила:
«Алексей Николаевич! Нам есть о чем поговорить. Я к вашим услугам, в любое время и в любом месте. С глубоким уважением — А. Б. Турецкий, следователь по особо важным делам».
Однако, покидая особняк, Турецкий не знал, что ровно через пятнадцать минут в том же кабинете и на том же месте, где только что стоял он сам, будет стоять В. В. Кассарин-младший, полковник Министерства безопасности.
… — Ну, чем могу вам быть полезным? — спросил Навроде у Кассарина, жестом приглашая присаживаться, руки же, однако, для рукопожатия не предлагая. — Чем могу служить?
— Мне нужен чемодан Турецкого. Он был ведь здесь?
— Он был здесь. Это верно. И он оставил чемоданчик мне. На сохранение. Чтоб чемоданчик раньше времени не разродился. Хе-хе-хе… Но вот про вас, простите, он ничегошеньки не говорил. Удивлены? Обидно? Может быть, согласен! Но что могу поделать! — Навроде развел руками в недоумении.
— Я имею право изъять его у вас!
— Согласен! Может быть. Имеете. Но я-то этого не знаю! Поймите меня правильно. И не сердитесь. Вы полковник, знаю. При исполнении, согласен. Но чемоданчик-то не ваш.
— Вы долго будете мне зубы заговаривать?
— Я?! Мне показалось, это вы, глубокоуважаемый, мне зубы заговариваете. Одни слова. Где документы? Нет-нет, не надо мне удостоверение — вы лично мне известны так, что лучше и не надо! Я о другом: права на чемоданчик?
— Да. Теперь я понял. — Кассарин спрятал в карман свое служебное удостоверение, которое он было извлек на свет, достал заламинированную карточку за подписью Сомова. — Ознакомьтесь с этим! Мой карт-бланш.
Навроде принял карточку почтительно, внимательно прочел.
— Другое дело! Так бы сразу, — он нажал кнопку селектора: — Григорий! Принеси-ка чемодан Турецкого, да живо!
— Пожалуйста! — влетел Григорий мигом с чемоданом.
— Вы ознакомьтесь с содержимым, — сказал Навроде Кассарину, передавая чемодан, — чтобы убедиться: все на месте. Не пропало. Или пломбы там… При мне проверьте пломбы, он, может, опломбирован?
— Едва ли, — возразил Кассарин.
— Нет-нет, откройте, убедитесь сами тут, при мне, что чемодан тут даже не вскрывали.
— Я понял, понял: не вскрывали… — отмахнулся Кассарин. — Тут за полчаса не вскроешь. Он заминирован, наверно.
