Разумеется, я отказалась, вскочила с кровати и бросилась между Луи-Шарлем и его похитителями. Я отталкивала их и кричала во весь голос, когда они попытались выхватить моего дорогого мальчика.
Я потеряла всякий стыд и гордость. Все, о чем я думала в тот момент, – это не дать преступникам увести с собой Луи-Шарля. Я пыталась расцарапать им лица своими хрупкими, ломающимися ногтями, и даже прокусила одному из них руку до крови. Я угрожала им единственным оружием, которое у меня было, длинной расческой слоновой кости. В конце концов, я расплакалась, умоляя не забирать у меня сына.
Все было напрасно, конечно. Устав бороться со мной, они заявили открытым текстом, что если я немедленно не отдам им Луи-Шарля, они просто убьют обоих детей на месте.
Я вынуждена была отпустить его. И с тех пор я плачу. Боюсь, что больше я никогда не увижу своего сына.
11 июля 1793 года.
Если подождать достаточно долго, то я могу увидеть его. Каждый день он идет под конвоем мимо маленького окна в караульном помещении, направляясь во внутренний дворик на прогулку. Иногда они выводят его в час или два пополудни, иногда это случается не раньше четырех или пяти часов. Я сижу у окна и жду.
Он вприпрыжку пробегает мимо, напевая песенку, и на голове у него красный фригийский колпак. Мой любимый шалун-непоседа, мой дорогой маленький король. Когда-нибудь, если на то будет воля Господа, на его чело наденут корону правителя Франции. Как бы мне хотелось увидеть это своими глазами!
3 августа 1793 года.
Мне дали полчаса на то, чтобы попрощаться с любимой дочерью и собрать свои вещи. Когда я поинтересовалась, значит ли это, что меня переводят обратно в Темпль, старший чиновник лишь отрицательно покачал головой. Я поняла, что это означает. Моя судьба предрешена.
Поначалу я ощутила во всем теле неземную легкость и головокружение, но вскоре это прошло. Меня посетила неожиданная мысль, что, наверное, скоро я увижу Людовика.
Я присела рядом с Муслин, совсем как когда-то сидела со мной матушка перед моим отъездом из Вены, и заговорила с ней. Мы обе понимали, что если только не случится чудо, которое спасет нас, то это наша последняя беседа. Мы говорили о том, что было для нас самым важным, что мы любим друг друга. Она сказала – да благословит Господь мою девочку! – что с радостью отдала бы за меня свою жизнь.
– Позаботься о брате, – попросила ее я. – Наступит день, когда вас освободят. Замени ему мать.
Вместе мы помолились о том, чтобы Господь даровал нам силы, освободив нас из рук наших врагов. Потом в комнату вошел капитан гвардии, и под усиленным конвоем меня препроводили в тюрьму Консьержери. Там меня раздели, осмотрели на предмет инфекционных заболеваний и забрали почти все те жалкие пожитки, что у меня еще оставались.
Отныне я официально именуюсь «гражданка Мария-Антуанетта Капет, вдова, узница номер 280». Я ожидаю суда, на котором мне будет вынесен смертный приговор.
XVIII
11 августа 1793 года.
Светает. Первые солнечные лучи проникают в крошечную комнатку через зарешеченное маленькое окошко, и, поскольку свечей у меня нет, я пишу эти строки при слабом утреннем свете.
Стражники, которые спят в этой же комнате, громко храпят во сне, не подозревая о том, чем я занимаюсь. Это единственное время дня, когда я могу рассчитывать хотя бы на некое подобие уединения, – сейчас да еще поздно ночью, когда они мертвецки напиваются и засыпают.
Я долго болела, но теперь мне стало лучше. Шок, который я испытала, оказавшись здесь, и осознание того, что вскоре я предстану перед судом, подорвали мое здоровье. В течение нескольких дней жизнь моя висела на волоске, и я осталась жива исключительно благодаря стараниям тюремного врача и служанки, которую мне выделили, славной, послушной девушки по имени Розали. Я ничего не помню об этих нескольких днях. У меня остались смутные воспоминания о том, как надо мной склонялся доктор, о запахе настойки липового цвета, которой он поил меня, и о том, что Розали кормила меня с ложечки.
Правда заключается в том – и я не вижу ничего дурного в том, чтобы признать ее, – что я превратилась в старуху. А состарившись, я ослабела. Иногда мне страшно умирать, а иногда я чувствую, что уже ничего не боюсь. Тело у меня стало дряблым, я хромаю и похожа на старое дерево осенью, которое растеряло листья и медленно угасает. Но когда-то ведь я была очень красивой, и этого я никогда не забуду.
Я плохо сплю по ночам, и иногда мысли мои путаются, затуманивая рассудок. Образы и воспоминания прошлого переплетаются с настоящим, и тогда я прихожу в замешательство и теряюсь. Комнатка моя очень маленькая, темная и голая. В ней пахнет плесенью, а когда снаружи идет дождь, по стенам сочится влага.
14 августа 1793 года.
После стольких месяцев, когда у меня не было менструаций, теперь кровь из меня течет безостановочно. Розали уносит испачканное белье и приносит мне чистое, но я все равно меняю его очень часто, и лишь тонкая дырявая ширма в такие моменты отделяет меня от стражников. Мне часто бывает стыдно, и я теряюсь. Грязный черноволосый вор по имени Барассен, губы которого растянуты в вечной ухмылке, в любое время дня и ночи приходит ко мне, чтобы вынести ночной горшок. Он придумал, как зарабатывать на мне деньги: в обмен на несколько монет он приводит в камеру желающих поглазеть на меня.
Я представляю собой прелюбопытное зрелище и знаю это. Бывшая королева, некогда жившая в роскошном дворце, полном золота и мрамора, хрустальных канделябров и бархатных занавесей, теперь сидит в крошечной тюремной камере с покрытыми плесенью стенами и несколькими жалкими предметами мебели. Здесь у меня всего два платья, рваное черное и просто белое утреннее. Розали каждый вечер отдает в чистку мою единственную пару запыленных черных туфель. Она шепчет мне на ухо, что многие здешние заключенные, по большей части аристократы, приходят на кухню, чтобы засвидетельствовать свое почтение моим туфелькам, даже трепетно целуют их!
Я очень тронута этими рассказами, они хотя бы немного утешают меня. Разумеется, я понимаю, что узники лишь отдают дань уважения моему покойному супругу, а не мне. Для них я всего лишь символ того, что они потеряли.
27 августа 1793 года.
Чудо из чудес, я просто не могу поверить в то, что произошло! Прошлым вечером, около девяти часов, как раз тогда, когда охранники в моей комнате напились допьяна и уже начали дремать, волосатый ухмыляющийся Барассен привел ко мне очередного посетителя, которого сопровождал огромный волкодав.
– Вот она, заключенная номер 280, бывшая королева. Говорят, что надолго она здесь не задержится.
Стражники лениво заерзали в своих креслах, когда Барассен впустил в камеру посетителя, но не обратили на него особого внимания. Они уже привыкли к тому, что на меня приходят посмотреть, как на диковинку.
