— Куда ты глядел? чего зевал? поводок граблями удержать не мог? Не жеребца ведь норовистого выгуливал, а кошку!
— Покорнейше прошу простить, ваше благородие… Есть грех — вот прямо как бы на ходу вздремнул. А Миса будто выскользнула от меня — и ходу. Я за ней, да где там за кошкой угнаться… Свистнула через забор — и поминай, как звали. Я в обход, а её там нету. Туда, сюда, зову — ни мур-мур, ни мяу.
— Из-за тебя, раззявы, поезд без нас уйдёт. Пока Мису не сыщем, я отсюда ни ногой. Забирай из вагона багаж — и бегом ко мне. Я — в кассу, проездные документы исправлять.
Суетясь в купе — уже второй раз колокол ударил к отправлению! — Нож пытался понять, как рыжая кошка сумела сбежать от него. Будто бесы её подстрекнули! Накатило сонное затмение, а она дёрг — и унеслась, только поводок и хвост мелькнули.
Пока он метался с багажом, Вельтер везде успел — побывал в кассе, переговорил с дежурным по станции и взял листки бумаги, писать объявление о пропаже кошки. Задание Ножу было — обшарить насквозь привокзальные улочки и переулки, смотреть в оба, а заодно найти клей и развешивать листки на фонарных столбах и стенах. За каковым занятием часа два спустя его и застал извозчик, изнывавший без клиентов — поезд, прошедший на столицу, высадил только офицера и сержанта, которые, вместо того чтобы пойти в буфет, нарезали круги возле вокзала.
— Кошечка пропала? — заглянул он в листок через плечо Ножа. — Это у нас теперь частенько. Я б сказал — теньденция!
— Чего?.. как — частенько? — спохватился сержант, сперва непонятливо скосившись на извозчика. — Почему, а? Ну-ка, говори живо!
— А тут неподалёку пансион есть, бывший монастырь, — тотчас разговорился кучер, раз есть кому слушать. — Там какой-то профессор — физиолух, — кошачьи хвосты измеряет. Слыханное ли дело?.. Его, профессора, помощники который день у нас кошек ловят. Разложат приманки — то ли с валерьяной, то ли с чем, — и ещё дудят в свисток беззвучный, навроде волчьей волынки. Хвостатые бегут к ним, словно старухи в храмин-день к обедне. А их — цоп! — за шкирку и в фургон. Наши, у кого домашние коты пропали, уже ходили в Гестель свою живность выручать, да не так всё просто — ограда старая, высокая, в воротах сторожа…
— Гестель? — Сквозь тихий звон усталости в ушах название пробилось в мысли Ножа — и ударило как по клепалу молотком. Гестель, вотчина графа Тор-Майда! пансион летучих ведьм и вещунов…
Сюда Нож приезжал с парнями из полка, чтобы забрать питомцев Бертона к принцу — да карты так легли, что генерал Купол накрыл принцев отряд ночным десантом с дирижабля, и пришлось держать ответ перед генералом и графом… как Бертон подбил его выдать планы Цереса, Нож вспоминал лишь про себя и в одиночестве.
— Кошки, значит, живы остаются? — спросил он извозчика, потирая лоб, чтобы всклокоченные мысли улеглись.
— Живёхоньки. Те, которых смогли вызволить — все целые и сытые. А ваша-то — меченая, с ошейником?
— Ещё с каким! Ты, друг любезный, стой тут и жди меня. Ни с места, понял? Будет тебе заработок… Э, вот ещё что — сколько в Гестеле ворот?
— Двое. Спереду — главные, где стража, а сзаду — служебные, куда дрова и уголь ввозят, они чаще заперты.
— Вроде там ручей есть или речка?
— Да ты, служивый, Гестель знаешь?
— Так есть ли нет?!.
— Как не быть — имеется. Одна рядом с воротами, другая под решётку стороной втекает, а в монастыре пруды…
— Короче, жди. — Нож пригрозил кучеру кулаком и сорвался бегом за штабс-капитаном. Надежда подхлестнула его мутившуюся временами голову; план Гестеля — сколько он успел увидеть раньше — нарисовался в памяти. Стена высотой аршинов шесть, поверху колья железные… да, точно, вдали от ворот слева был свод ниши в стене, куда ручей уходит. Готовый лаз для разведчиков. Рыжим Котам это — как дверь нараспашку. А что, с привратниками препираться? фронтовикам не пристало!
— Я туда беру полтину и за скорость четвертак! — крикнул возница вдогонку.
После победы Красной армии над инопланетными дьяволами погода нахмурилась, как в день падения звезды. Покрапал скудный дождичек. От вытоптанной, взорванной, изъезженной колёсами земли поднялся терпкий сенной дух полёгших трав. Серо стало, пасмурно. С поля боя расползались злые и усталые войска. Между облачным небом и тёмной землёй звучал неровный топот батальонов, паровые гудки, ржание упряжных коней. Ни взрывов, ни выстрелов — война притихла, обмерла. Надолго ли?..
От мёртвой зоны кратера в Эстее до ширококолейной железной дороги — без малого двести пятьдесят миль. Ветка узкой колеи, проложенная в спешке, едва справлялась с вывозом из зоны раненых и снаряжения, надобность в котором минула. Естественно, что обоз Чёрного Барона, груженный пленными дьяволицами и дьяволятами, плёлся по сельским дорогам со скоростью пешей колонны. Даже мандат на право первоочередного проезда — с печатями канцлера Запада и магистра оффиций Востока — не действовал на военных путейцев.
— Ваше высокоблагородие, куда мне грузить эту погань? Эшелоны идут переполнены. Хоть под трибунал отдайте — ни единого порожнего вагона.
А за спиной, шёпотом:
— Ишь, барские затеи сумасбродные — отродье катать в санитарных фургонах… Да они столько нажрут, сколько сами не стоят. Каждой твари по камню на шею, да в реку. Хотя грех реку поганить. Там, в кратере, и закопали б их. Всё равно один конец, потом в лабалатории зарежут.
Мрачен был шеф научной тюрьмы. Посылал вперёд обоза конных вестовых, фуражиров, провиантские команды — присмотреть место ночной стоянки, обеспечить корм личному составу, лошадям и трофеям. Из кассового ящика со звоном утекало злато-серебро. Тут Красная половина, на людей Синего государя смотрят искоса. Долговыми расписками не обойдёшься, платить надо чистоганом.
— Вот вы уедете, а кто эту бумажку обналичит?
Опять же цены. По закону, передвижное хозяйство Данкеля числилось вне действующей армии, где-то между тыловыми вошебойками и военно-лекарскими школами. Один взгляд на обозные бумаги — и куркуль-хозяин набавляет четвертак за семифунтовый ржаной каравай.
— Вы ж не фронтовые, вашскобродь, как я понимаю?.. Нам тоже пить-есть надо. Год пропащий выдался, сплошное разорение. А вы, нижайше прощения просим, дьяволов хлебушком кормить изволите-с.
После первой ночёвки ражие санитары вытащили из фур полдюжины охладевших тел. Поплевав на руки, взялись за шанцевый инструмент — у дороги яму рыть. Дело обыкновенное. Кротихи выносливы, но с перепуга и от встряски поначалу мрут, будто морские свинки.
Как раз тут обозную вереницу догнал штабс-генерал Купол на электрокаре. Ещё пыль от каучуковых шин не осела, как он спрыгнул из машины и бодрым шагом двинулся к военврачу-полковнику:
— С добрым утром, барон! Что, падёж начался?
— Естественный отбор, ваше высокородие, — бегло откозыряв, Данкель пожал ему руку. — Слабые вымирают, сильные остаются.
