Наконец мама заговорила:
— Мила, не надо… Уже поздно.
Нет. Я отказывалась в это верить.
— Я же уникальная машина, помнишь? Я что угодно могу починить.
— Некоторые вещи нельзя… починить.
— Не говори так, — с жаром прошептала я, прижимая тряпку к ранам. Я отчаянно рвалась залезть в багажник, найти инструменты, но слишком боялась, что мама истечет кровью, если я ее оставлю.
— Можешь подержать футболку у раны? Всего несколько секунд?
— Мила, в этом нет смысла, ты же знаешь. — Она зашлась кашлем, а потом продолжила: — Нам нужно подумать о твоем будущем.
О моем? Нет, о нашем. Нам нужно подумать о нашем будущем. Мы через столькое прошли вместе, несмотря ни на что. Она не могла вот так всё бросить, я ей не позволю.
Из-за меня она…
— Не нужно было вообще забирать меня оттуда. Тогда ничего этого не случилось бы.
Ее светло-голубые глаза загорелись лихорадочным огнем:
— Ты думаешь, я жалею, что сделала это? Правда? Не жалею. Ни капли. Сначала я сомневалась, что справлюсь… но я ошибалась.
От этих слов я ощутила одновременно тепло и пронизывающий холод. Потому что эта несущая бред женщина была не похожа на мою маму. На мою спокойную, рациональную маму. А это могло означать только одно…
Ком в горле начал стремительно увеличиваться, и я отвернулась, уставившись в темную глубь реки Потомак. Злясь на саму себя за неспособность сдерживаться. Какая это была глупая идея — создать андроида, который умеет плакать. Яростным движением руки я стерла со щек бегущие по ним капли.
Услышав долгий, судорожный вздох, я развернулась к маме и увидела, как ее побледневшие веки медленно опустились.
— Нет! Не закрывай глаза!
Ее пальцы, прежде такие сильные и теплые, холодили мне руку.
Критическая кровопотеря: Возможно.
Остановка сердца: Возможно.
Отказ органов: Возможно.
На этот раз голос меня совершенно не успокоил. Да поняла я, поняла. С медицинской точки зрения, все объяснялось так: произошла потеря крови, и сердечная мышца из-за нехватки кислорода будет сокращаться теперь все слабее, пока не остановится полностью. Но в голову пришло другое, ненаучное объяснение: мамина душа покидала тело, отходила в лучший мир.
И хотя разум настаивал на первом варианте, мне отчаянно хотелось верить во второй.
— Мила, — тихо позвала мама. На ее бледном как мел лице появилась слабая улыбка. — Я знаю, тебя волнует, что ты воспринимаешь мир не так, как обычные люди. Но… — она прервалась, тяжело дыша, а потом стиснула зубы. — Нет двух людей, которые видят мир абсолютно одинаково, понимают всё одинаково, не важно, рождены они были или созданы. Мы можем… можем… — Ее голос сошел на нет, ресницы дрогнули и снова опустились. Мама с усилием вдохнула, из-за чего красная струйка, текшая из ее раны, превратилась в реку. На одном дыхании мама договорила:
— Мы можем только пытаться понять друг друга.
С закрытыми глазами она дрожащей рукой потянулась к шее и обхватила овальный камешек. Якобы подарок от папы на мое рождение. Мама дернула, но сил у нее осталось так мало, что цепочка не поддалась.
— Сейчас помогу. — Я взяла ее руку в свою и потянула. Цепочка порвалась так легко, словно была бумажной.
Мама вложила кулон мне в руку. Ее голос опустился до хриплого шепота.
— Найди Ри… Ричарда Грейди. Он знает…
Последнее слово мама выдохнула еле слышно, после чего ее голова свесилась на бок. Ее рука обмякла, и в этот момент я почувствовала, будто внутри меня что-то умерло вместе с ней.
В небе пронзительно кричали птицы, возвещая о скором приближении рассвета. Шумел Потомак. Из какой-то пекарни доносился аромат пончиков. А здесь, на грязном асфальте, сердце моей мамы, такое человеческое, перестало биться.
— Мы же команда, забыла? — Но мой сдавленный шепот коснулся ушей, которые уже не могли его услышать.
В моей груди разорвалась дыра, и из нее полилась едкая смесь тьмы, и боли, и чувства потери, которая наполнила меня до краев — казалось, кожа вот-вот лопнет от этого ужасного давления. В горле снова встал ком, и было больно, так больно, что я подумала, что никогда больше не смогу ни глотать, ни говорить, ни смеяться, ни петь, никогда больше не произнесу ни единого звука. Да и зачем? Мы всегда были вместе, мама и я, а теперь вдруг это стало не так.
Я оказалась одна в почти совсем не знакомом мне мире, который был голым и пустым.
Без нее все было голым и пустым.
Я не пыталась прощупать несуществующий пульс, не стала лихорадочно делать искусственное дыхание и массаж сердца, не забросила ее в машину и не помчалась в больницу.
Ничто из этого не помогло бы ее вернуть.
Вместо этого я пригладила ее красивые шелковистые волосы, убрав пряди со лба. Потом я свернулась калачиком рядом с ней. Обняла ее за талию, прижалась щекой к ее щеке. Ее кожа по-прежнему пахла розмарином.
Я закрыла глаза. Попыталась представить, что на самом деле мы сейчас лежим на диване дома в Клируотере. Смотрим какую-то дурацкую передачу по телевизору. Она спрашивает у меня, как дела в школе, а я отвечаю, что хорошо.
Если б только я могла силой желания перенестись в эту реальность, сделать ее правдой.
Но я не могла больше притворяться. Все было неправильно, совсем неправильно. Мамина кожа была еще теплой, но не двигалась от мерного ритма дыхания, не постукивал под кожей пульс. Ничто внутри не шевелилось.
После смерти мама стала больше похожа на меня, чем была при жизни.
Тут меня пронзила ужасная мысль, и я вскочила. Нельзя было оставлять ее здесь. Они найдут ее, и тогда… Что, если они отправят ее тело в лабораторию для своих экспериментов?
Может, мама и хотела дать мне шанс на нормальное будущее, может, и умерла ради этого, но я не верила, что она позволила бы им сделать подобное с кем-то другим. А я не позволю им сделать это с ней. Ни за что.
Если бы у меня был выбор, я бы осталась здесь, рядом с маминым телом; тут меня и нашли бы. Бросить ее казалось неправильным, предательским поступком. Но я точно знала, что мама не захотела бы, чтобы я осталась. Она совершенно ясно дала это понять. Она рискнула всем, чтобы подарить мне свободу, и, если я откажусь от этого дара, получится, что она погибла зря.
Мама хотела, чтобы я боролась за себя.
Чтобы я жила.
Только я никогда не думала, что мне придется все это делать в одиночестве.
Вдалеке раздался резкий сигнал автомобиля, напомнив мне, что находиться здесь небезопасно. Этот обветшалый квартал, выходивший к реке, выглядел укромным местом, но он находился буквально в паре минут езды от центра города. Здесь меня в любой момент могли обнаружить Холланд и его приспешники. Или даже люди из «Вита Обскура», кто его знает. Ради выполнения маминого последнего желания мне нужно было спастись бегством. Но ради нее самой нужно было сначала кое-что сделать.
