Книга Питер да Москва - кровная вражда - Евгений Сухов

Баринов посмотрел на часы. Ровно семь. Хозяин уже дожидается. Он быстро поднялся на второй этаж, с минуту постоял перед тяжелой, обтянутой дорогой кожей дверью, разгладил складку на лацкане пиджака и только после этого негромко постучал.

– Входите, Яков Степаныч, – раздался громкий и властный голос Гаврилова.

Полковник слегка толкнул дверь и вошел в кабинет. Андрей отодвинул рюмку, на дне которой плескалась янтарная жидкость. «Странно, с каких это пор Андрюша пристрастился к коньяку?» – подумал Баринов.

– Присаживайтесь, – великодушно позволил хозяин кабинета. – Гонцов снарядили?

– Да. Завтра утром пакет будет лежать в почтовом ящике Филата.

– Отлично. Хотел бы я посмотреть при этом на его рожу. Ну да ладно, и так ясно, что он в штаны наложит, здесь не нужно богатого воображения. Выпить хотите?

– Не откажусь.

– Вот и отлично. А то пить в одиночестве – прямой путь к алкоголизму. А так, глядишь, компания.

Гаврилов налил полную рюмку и проследил взглядом за тем, как Баринов поднял ее. Только после этого он потянулся за своей.

– Ну, будьте здоровы! – скупо произнес Гаврилов и выпил в три глотка.

Полковник Баринов хорошо знал своего хозяина. Тот любил покуражиться, повеселиться, обожал женщин, выпивку, роскошь. В общем, был самый обыкновенный мужик, каких в России не счесть. Если он чем-то и отличался от других, так разве что неспособностью пьянеть – хмель совершенно на него не действовал, точно он не человек, а робот.

Но сейчас, вопреки обыкновению, Андрей Антонович был заметно подшофе, и можно было только догадываться, сколько коньяка он уже вылакал, прежде чем у него зашумело в голове.

– Значит, законные уже знают, что «Балторгфлот» принадлежит мне? – поинтересовался Гаврилов.

– Знают. Для них это известие стало шоком. Сейчас они через своих адвокатов готовятся опротестовать итоги приватизационного конкурса.

– Что у них есть?

– Вообще-то аргументы существенные. Первое – приватизация проводилась в очень короткие сроки и с нарушением утвержденного графика, что противоречит законодательству. Могут возникнуть некоторые осложнения, – осторожно проговорил Баринов, глядя на Андрея.

– У них ничего не выйдет. Все эти уголовники – цыплята, у них кишка тонка воевать со мной… Хочешь посмотреть, какой фотомонтаж я приготовил для этого московского ублюдка?

Гаврилов вытащил желтый конверт и вытряхнул из него пачку фотографий. Баринов взял несколько, взглянул и ужаснулся. На фотографиях был запечатлен Красный, точнее, то, что осталось от питерского смотрящего: окровавленный труп в одних джинсах, кое-как натянутых на бедра. Лицо Красного представляло собой синюшное месиво – сплошной кровоподтек.

– Кто это его так? – выдохнул Баринов.

– Твои пацаны, – усмехнулся Гаврилов. – Видно, их хорошо учили в ВДВ приемам рукопашного боя. Хотя какой уж тут бой – скорее бойня. Труп они сунули в мешок, а мешок подбросили в укромное место, так, чтобы менты его не сразу обнаружили. Но фотоматериалы, – Гаврилов собрал фотографии в стопочку и аккуратно сложил в конверт, – надо немедленно переслать Филату. Может, это его образумит. Ритка сказала, что он вроде как готовит мне подлянку. А я этого страсть как не люблю. – И с этими словами он жег Баринова внимательным взглядом.

Полковник почувствовал, что у него похолодели руки. Такое с ним случалось всегда, когда Андрей Антонович так на него смотрел. Подобного безотчетного страха он не испытывал даже в далекую лейтенантскую юность, когда подвыпивший командир полка, выстроив офицеров на плацу, ругал их для профилактики трехэтажным матом…

– Выпейте, Яков Степанович, не напрягайтесь. Рюмка коньяка не только расслабляет, но и прочищает мозги.

Баринов налил себе еще. В последний момент рука предательски дрогнула, и на белую скатерть пролилось несколько коричневых капель.

– До меня дошли слухи, – продолжал Гаврилов, сверля Баринова немигающим взглядом, – что в «Петротрансе» неспокойно. Внутренняя, так сказать, смута назревает. Но я почему-то об этом узнаю не от начальника своей службы безопасности, а со стороны – от доброхотов. Это непорядок, Яков Степанович. Мало мне внешних врагов, так я еще должен строить оборонительные стены внутри? Надо срочно принимать меры… И вы должны мне помочь.

– Сделаю все, что смогу.

– Уж постарайтесь, Яков Степанович. Вы же у нас бывший военный разведчик. Резидент. Смотрите, как бы Центр вас не отозвал… А когда Центр отзывает своего резидента – сами знаете, что за этим может последовать…

Баринов знал. Он знал, что из службы безопасности «Петротранса» никто сам по себе не уходил. Таково было неукоснительно соблюдавшееся правило, которое когда-то ему предложил ввести сам Гаврилов. Люди, работавшие в «Петротрансе», знали слишком много такого, чего знать не полагалось больше никому. И чтобы обезопасить себя от несанкционированных утечек информации, Гаврилов наказал: из «Петротранса» охранники уходят в красном гробу под траурный марш либо под покровом ночной тьмы на загородную свалку.

– Ну чего же вы сидите, Яков Степаныч? – укоризненно покачал головой Андрей. – Или у вас от страха ноги к полу приросли? Идите выполняйте. Так, кажется, говорят у вас в армии?

Баринов послушно поднялся, громко отодвинув кресло, и твердым шагом пошел к двери.

– Даю вам срок два дня! И не забудьте про почту!

– Есть, – буркнул полковник у самого порога.

Кроме огромного архива, в котором хранился материал на всех законных России, Баринов имел картотеку на всех сотрудников «Петротранса». Года два назад личные дела стали пополняться стенограммами бесед, которые сотрудники вели в приватном порядке. Из них следовало, что многие парни были недовольны службой у Андрея Антоновича. Обидно пахать за жалкие гроши, когда знаешь, что у хозяина прибыль растет как на дрожжах из месяца в месяц, а зарплату он и не думает повышать.

Баринов удобно расположился в кресле. Из старомодного серебряного портсигара извлек сигарету и, небрежно чиркнув зажигалкой, сладко затянулся. Закрыв глаза, он глубоко задумался. А поразмыслить было над чем.