В общем, положение было хоть и слегка дурацкое, но вполне терпимое. Я решила, что, когда сверну на Гоголевский бульвар, все станет ясно.
Естественно, он свернул следом за мной. Когда рассеялись последние сомнения, я выбрала место поосвещеннее и такое, чтобы все близлежащие скамейки были заняты влюбленными парочками, и резко остановилась. Я увидела, что он, не готовый к такому открытому маневру, запнулся, поколебался мгновенье и деревянной походкой стал приближаться ко мне. Свернуть-то все равно было некуда… Очевидно, он надеялся проскочить мимо и занять хоть и не столь выгодную, но вполне приемлемую позицию впереди шагов за двадцать…
И вот пока он тащился эти двадцать метров, цепляя землю своими остроносыми туфлями, в моей голове возник план: «А какого черта?! — вдруг весело и бесшабашно подумала я. — В моей жизни ничего не сбывается, так пусть у него хоть одна мечта сбудется…»
Когда он, глядя себе под ноги, проходил мимо, я внезапно шагнула к нему и взяла его под руку так, словно пришла на свидание к своему парню. Он вздрогнул всем телом и испуганно взглянул на меня. Я почувствовала, как напряглась и сделалась каменной его рука. Клянусь, если б я не улыбнулась ему в ответ, он задал бы стрекача.
Некоторое время мы шли молча.
— Ну и чего же ты хочешь? — вполголоса спросила я. Он пожал плечами, не решаясь даже посмотреть в мою сторону.
— Ты думаешь, приятно, когда кто-то тебе в затылок дышит?
Он опять промолчал, а я подумала, что, наверное, погорячилась выступить в роли доброй феи… Если он так и собирается молчать, то мне будет трудно подавать реплики и за себя и за него…
— С чего ты вздумал тащиться за мной? — задала я ему наводящий вопрос.
— Вы мне очень нравитесь, — сказал он и смело, даже с некоторым вызовом посмотрел мне в глаза.
«Hy, это совсем другое дело», — с облегчением подумала я и стала осторожно развивать успех.
— И что же ты все-таки хотел, когда пошел за мной?
— Хотел с вами познакомиться…
— А почему просто не подошел?
— И что бы я сказал? — слабо усмехнулся он, и я подумала что мальчик оживает потихоньку.
— А если б я сама не взяла тебя под руку?
— Я бы узнал, где вы живете, и как-нибудь с вами познакомился бы.
— Познакомился бы… — передразнила я его. — Уже примелькавшись, намозолив глаза, надоев своими преследованиями? Эх ты, чудо морское!
Я заметила, как упрямо шевельнулись желваки на его крепких скулах. Он самолюбиво промолчал. — И потом я гораздо старше тебя…
— Для меня это не имеет значения.
— Но для меня имеет. Ты об этом не подумал? Сколько тебе лет?
Он опять шевельнул желваками, но все-таки ответил:
— Восемнадцать… Но мне дают гораздо больше. А через несколько лет разница вообще не будет заметна…
— Как раз наоборот, — весомо сказала я. — Ладно, проводи меня до дома, поболтаем… — Я усмехнулась, — заодно и адрес узнаешь.
— А где вы живете? — встревожился он.
— На Тверском бульваре.
— Так близко!
И столько в его возгласе было мальчишеского разочарования, что я рассмеялась. Он же не знал, что я его сбывающаяся мечта. Будущее для него было по-прежнему скрыто романтическим туманом. Это для меня его будущее было яснее ясного, хотя… Я повнимательнее пригляделась к нему, тем более что из тенистой аллеи бульвара мы вышли к новому памятнику Гоголю, вокруг которого горели большие, якобы старинные фонари.
У него был высокий лоб, прорезанный не глубокими, но вполне заметными, взрослыми морщинами, греческий нос почти без переносицы, густые брови, которые он постоянно сурово хмурил, чтобы казаться старше, большие глаза с чуть опущенными книзу внешними уголками, высокие скулы и по-юношески впалые нежные щеки с едва заметным пушком; небольшой, но крепкий подбородок он явно уже брил. Губы его были крепко сжаты, но их мягкий рисунок выдавал слабость характера. — «Если он отрастит бороду, — подумала я, — то в профиль будет очень похож на Фиделя Кастро». Нечего и говорить, что это сравнение свидетельствовало в его пользу. Фидель мне, как и всем женщинам СССР, в то время очень нравился.
Он тоже воспользовался светом фонарей, чтобы рассмотреть меня повнимательнее.
— Ну и как? — спросила я улыбаясь.
— До вас я был влюблен в Аллу Ларионову. Вы прекраснее!
— Ого, какие мы слова знаем! — весело сказала я.
2
Он оказался очаровательным мальчиком. Очень начитанным, остроумным, порой до дерзости… Но это оттого, что еще не четко ощущал границы хорошего тона.
Вдруг выяснилось, что он знает наизусть моих любимых Хайяма и Катулла. Кроме того, он прочитал мне незнакомые стихи Максимилиана Волошина, Гумилева, поразил словом «акмеисты». Он мне рассказал, что еще в школе он спас из сетки с макулатурой толстенную книгу «Антология русской поэзии XX века» 1924-го года издания.
Я предположила, что он, наверное, и сам пишет стихи, но он стал смущенно отнекиваться… Потом признался, что писал, но давно уже бросил, потому что стихи были очень плохие. А писать он собирается прозу. Что любимый писатель у него Хемингуэй… Черная одежда на нем — это не просто так. Он носит траур по «папе Хему» который неделю назад застрелился… А раньше его любимый писатель был Ремарк… Лучшая его книга «На Западном фронте без перемен» хотя «Три товарища» конечно, тоже неплохая вещь.
Он жил где-то на Шаболовке, в самом конце. Когда я озаботилась, как же он будет добираться до дома, он на полном серьезе сказал:
— Дойду пешком. Я очень сильный и выносливый, — добавил он совершенно серьезно.
— А как же родители? Они же будут беспокоиться.
— Они спят. Мне не впервой так поздно приходить.
Мне показалось, что он неохотно говорит о родителях.
Я стала его осторожно выспрашивать, и оказалось, что и вправду он не очень с ними ладит и практически только ночует дома.
Он с большим юмором рассказал, как его за хулиганство выгнали из школы, из восьмого класса, как он четырнадцати лет пошел на работу учеником электрика, как учился в вечерней школе, из которой его отчислили за прогулы. Потом отчим, работавший директором типографии в подмосковном Реутове, посоветовал ему поступить в полиграфический техникум имени первопечатника Ивана Федорова.
Он не хотел туда поступать и решил завалить первый же экзамен по литературе, но учительница раскусила его намерения и хитростью вытянула из него блестящий ответ.
Техникум он бросил. Просто перестал туда ходить. И теперь у нет на руках нет никакого документа об образовании…
Когда мы дошли до моего дома, он с такой щенячьей грустью посмотрел на меня, что я сжалилась над ним и сказала, что теперь я его немножко провожу…
