— Все равно странно. Вы знаете, что у мистера Дженнисона на Земле есть двоюродный брат? Некто Гарви Пилл, управляющий сетью супермаркетов.
— Значит, я все-таки не самый близкий ему человек.
— Мистер Дженнисон не пытался с ним связаться.
— Что-нибудь еще?
— Я разговаривал с человеком, который продал Дженнисону драуд. Кеннет Грэм, западный Лос-Анджелес. Он утверждает, что прибор был стандартным, и следовательно, ваш друг сам его переделал.
— Вы ему верите?
— На данный момент — да. Все его лицензии и учетные записи в порядке. Что же касается полиции, то дело, вероятно, будет закрыто, когда мы найдем инструменты, которыми пользовался Дженнисон.
Значит, так. Завтра я телеграфирую Гомеру Чандразехару — возможно, он прольет свет на некоторые детали; например, с какой целью Оуэн прибыл на Землю, почему изменил свою обычную прическу и так далее.
Ордаз приподнял бровь, поблагодарил меня за беспокойство и отключился.
Грог еще не остыл. Я сделал глоток, смакуя вкус специй, пытаясь представить Оуэна живым. Он всегда был довольно упитанным, но веса не набирал, и если требовали обстоятельства, двигался с проворством гончей. А теперь он костляв, как скелет, и в его предсмертной усмешке отражается какое-то похотливое удовольствие.
Я заказал еще один коктейль. Бармен, прирожденный эстрадный артист, убедившись в моем пристальном внимании, вылил горячий ром в кофе, держа его на высоте фута над стаканом. Грог невозможно пить медленно — он слишком легко проскальзывает; кроме того, тебя подстегивает боязнь того, что напиток быстро остынет. Ром и крепкий кофе. Еще парочку — и я буду пьян в дым.
Полночь застала меня в баре на Марсе, с бокалом скотча. Перед этим я выпил чашку ирландского кофе у Бергинса, какое-то дымящееся варево на Луне и, кажется, еще что-то. Однако напиться почему-то не удавалось, как не удавалось достичь нужного настроения. Между моим сознанием и картиной, которую я пытался воссоздать, стоял прочный барьер в виде этой вульгарной ухмылки моего мертвого друга. Этот человек был мне незнаком и, честно говоря, не вызывал никакой симпатии…
Мотаясь между барами, кафе и ресторанами, я изо всех сил пытался сломать этот барьер между прошлым и настоящим. Сейчас мой столик стоял в углу, окруженный панелями с панорамными видами Марса. Хрустальные башни и прямые, длинные каналы; шестиногие звери и красивые, неправдоподобно тонкие мужчины и женщины глядели на меня из далекой утопической земли. Интересно, что сказал бы Оуэн по поводу этих картинок? Он видел настоящий Марс, и тот не произвел на него никакого впечатления.
Я уже достиг той стадии, когда время кажется бесконечным. Секунды и минуты растворяются в небытии, не оставляя следа… Где-то в этот момент, очнувшись, я обнаружил, что сижу, уставившись на сигарету; должно быть, официант незаметно зажег ее. Пепел медленно падал на скатерть. Я погружался куда-то глубоко, плыл по течению, терялся в реке времени…
Мы возвращались на Цереру с грузом чистого, пятидесятипроцентного золота, отработав два месяца без перерыва. Это был наш первый вылет после несчастного случая. Мы собирались отпраздновать удачу и брели по городу в поисках подходящего ресторанчика. Гомер почти засыпал на ходу.
— Мы наверняка разбежимся после полуночи, — сказал он. Эту фразу не нужно было пояснять. Компания из трех человек вполне может быть компанией пилотов-одиночек, но скорее всего, это экипаж одного корабля. У его членов нет личных лицензий; они слишком глупы или слишком неопытны, чтобы их иметь. И если нам нужны компаньоны…
— Вот тут ты не подумал, — ответил Оуэн. Я покосился на Гомера, увидел его замедленную реакцию, затем быстрый взгляд на мое плечо, и устыдился. Меня вовсе не надо было водить за ручку, и… Прежде чем я открыл рот, собираясь протестовать, Оуэн продолжил.
— Ты сам-то подумай. Мы выиграли в лотерею ценный приз, и будем идиотами, если откажемся от него. Джил, лови сигарету. Нет, не левой рукой.
Я был пьян в стельку и чувствовал себя бессмертным. Тощие марсиане двигались, проходя сквозь стены, на которых были нарисованы. В первый раз за ночь я поднял тост.
— За тебя, Оуэн.
Сигарета в правой руке. Вы, наверное, решили, что я держу ее воображаемыми пальцами? Вовсе нет. Она позорно зажата в кулаке. Разумеется, боль от горящего угля не чувствовалась, но все же тоненькая палочка давила, словно налитая свинцом. Я оперся «локтем» о край стола — нелепо, но так легче. Честно говоря, мне казалось, что воображаемая рука исчезнет после появления трансплантанта — но нет, все оставалось по-прежнему. В ту ночь на Церере я получил прозвище «Джил-Рука». Все началось с сигареты. Оуэн был прав — все уставились на меня, как на диковинку. Мне оставалось лишь выбрать хорошенькую девочку и зацепить ее взглядом. В этот вечер мы были в центре самой грандиозной импровизированной вечеринки, когда-либо устраиваемой на базе Цереры. Я проделал трюк с сигаретой трижды, чтобы у каждого из нас было по девушке. Но у третьей был свой спутник, праздновавший продажу какого-то патента. Он швырял деньги направо и налево, словно конфетти, и мы оставили его. Я показывал и другие фокусы: например, ощупывал закрытые коробки, безошибочно угадывая содержимое. К тому моменту все столики в кафе были придвинуты к нашему. Затем мы пели старые полузабытые песни; к нам присоединились бармены и официанты, и оказалось, что гулянка оплачивается за счет заведения.
Потом… Потом мы всей компанией завалились в орбитальный особняк спикера белтианского правительства. Копы пытались разогнать нас; спикер вел себя ужасно грубо, но я, в конце концов, пригласил их присоединиться к нам… С тех пор я использую телекинез преимущественно на сигаретах.
Девушка в платье цвета персика пристально разглядывала меня с дальнего столика, подперев рукой подбородок. Я встал и подошел к ней.
Голова не болела. Это было первое, что я проверил, проснувшись.
На моем колене уютно покоилась чья-то нога. Благоухающие темные волосы щекотали мне нос. Я не двигался. Черт, как неудобно просыпаться рядом с женщиной, не помня, как ее зовут.
Персиковое платье аккуратно висело на дверной ручке.
Так, надо сосредоточиться. Что же было потом?
Девушка в баре… Кукольное шоу… Музыка… Кажется, я рассказывал ей об Оуэне, а она перевела разговор, потому что эта тема ее угнетала. Потом… А! Вспомнил! Тэффи.
— Доброе утро, — сказал я.
— Доброе, — ответила она. — Не двигайся, мы переплелись ногами.
В утреннем свете она выглядела потрясающе. Длинные черные волосы, карие глаза, нежная кожа. Немногим женщинам удается хорошо выглядеть по утрам. Я сказал ей об этом, и она улыбнулась.
Правая нога онемела и заныла. Я гримасничал, ожидая, пока колики утихнут. Тэффи без умолку щебетала, пока мы одевались.
— Странно… Я помню, как ты обнимал меня двумя руками, а третьей ласкал шею. Очень приятные ощущения. Это напомнило мне историю Фрица Лейбера.
