Глава I
ВОЗВРАЩЕНИЕ НЕ ДОМОЙ
Декабрь 868 года от основания Рима
Антиохия
– Ну как тебе в Антиохии? Нравится? – спросил Марк.
Анния уже в третий или четвертый раз, как завороженная, вертелась на пяточке по кругу, оглядывая просторную комнату.
Мало того что в покоях имелось большое застекленное окно, так и стены все сплошь были покрыты фресками. Привычный для Антиохии сюжет: прекрасный Аполлон в погоне за юной нимфой. Горы, зеленые леса, серны, прыгающие с утеса на утес, заросли лавров. Вот на следующей фреске Аполлон настигает Дафну. Хватает, срывает одежды, но в его объятиях уже не девушка, а лавр, лишь в листве угадывается юное личико, а в ветвях – заломленные руки, в стволе – контуры бедер, врастающих в древесную кору. И на последней – уже дерево, шумящее серебристой листвой, без намека на недавнюю метаморфозу. Юные нимфы окружают Аполлона, но ни одна ему не мила.
– О, боги, – шепчет Анния. – Я в самом деле могу здесь быть?
– Ну конечно, – с беспечностью юности заверяет Марк.
На самом деле – это одна из комнат его отца, который сейчас совещается с Адрианом и будет совещаться – надеется Марк – до утра.
Анния садится на ложе, гладит струящиеся нежные ткани.
– Это же шелк! Шелк… – повторяет завороженно.
– Конечно! Мы же в Антиохии, а это дворец наместника, гостевые покои. Здесь, представляешь, в каждом отделении дворца своя баня. Можешь выйти из комнат и тут же окунуться в кальдарии, потом вернуться назад.
Марк усаживается рядом на ложе, привлекает к себе.
– Моя нимфа из бобовой бочки… – Он смеется, обнимает крепче, касается губ…
– Не надо, Марк… – Анния пытается отстраниться. – Мы же не женаты.
– Но скоро поженимся. Твой брат-опекун согласен, мой отец – тоже. О, не надо так хмурить бровки… помню-помню, как ты меня укусила тогда на вилле. Каюсь, я был груб и дерзок… но сегодня – буду нежен. Ты ведь не Дафна, моя нимфа? Какой смысл отказывать Аполлону и становиться деревом?
– Так ты Аполлон? – Анния забавно морщит носик.
– А что, не похож? – Марк демонстративно распрямляет плечи, поворачивает голову так, что Анния видит его профиль. Профиль в самом деле замечательный, достойный Аполлона, и Марк это знает.
– Ну… почти… – соглашается с притворной неохотой Анния и тут же прыскает от смеха.
– Вот, смотри… – В руках у Марка сверкает кольцо – золотое с зеленым камнем.
– Неужели изумруд? – шепчет Анния. Настоящий изумруд вблизи она никогда не видела – только крашенный в зеленый цвет хрусталь.
– Разумеется. Я привез его из Аденисты. Оно из сокровищницы бежавшего царя… Император лично его мне вручил. Прежде его носила царевна. А теперь оно твое…
Кольцо окончательно разрушает последние слабые остатки обороны. И Марк уже не встречает сопротивления, когда опрокидывает свою нимфу на шелковые простыни…
* * *
Кажется, он заснул на несколько мгновений… или на час? Или больше? Когда проснулся, Аннии рядом не было. Наверняка побежала в термы – она еще, помнится, спрашивала, прежде чем Марк заснул, – можно ли уйти искупаться и где галерея, ведущая к баням.
Сейчас вернется, скоро… Стояла странная тишина, какая-то мертвенная недвижность в воздухе. Марк поднялся и подошел к окну. Где-то рядом – верно на псарне наместника, вдруг завыли собаки: одна, вторая, потом раздалось ржание лошади.
Марк распахнул окно. В самом деле – в воздухе абсолютная неподвижность, и странное лиловое небо – светящееся, злое – нависало над городом.
А потом раздался низкий нутряной рокот, будто в глубине ожил цербер, вечный страж подземного мира, и разразился хриплым воем. Качнулся пол, дрогнули колонны. Марк задрал голову и увидел, как по потолку змеится трещина.
– Анния! – Вместо того чтобы прыгнуть в окно и спастись, он устремился к переходу, ведущему к баням…
* * *
– О, боги, боги, как я изменился. Давно ли я считал, что лгать и подличать – это дурно. Давно ли все вокруг утверждали, что старина Гай держит слово и никогда не врет, и не дает ложных клятв, и не обманывает, и не кривит душой. Я был прям и правилен, я казался себе почти идеальным, ставил себе в пример моего отца, который отказался склонить голову перед Домицианом и его цепными псами, я думал, что буду достоин памяти моего старика… Что же теперь? Все поступки мои служат лжи, и я уже перестал различать – говорю ли я правду. Мне даже под пыткой оказалось нетрудно солгать, и моей басне поверили. Вообрази, я лгал, когда мои ноги лежали на раскаленных углях. Потом, в Хатре, я вновь лгал, потом стал лгать самому императору… и так череда лжи окутала меня ядовитым туманом. А теперь мой сын умер, и тело его не найдено. Я пишу Кориолле в Италию сладкие лживые письма, но не читаю ответов… Боги отвернулись от меня, и я живу сам по себе.
Так говорил Приск, сидя на террасе на вилле Филона. Обсаженная причудливо подстриженными туями, украшенная статуями, она казалась островом, за которым открывался удивительный вид – океан ночи, в котором лежащая внизу Антиохия светилась огнями. Наверное, никогда еще столь много народу не собиралось у подножия горы Кассий в зимнее время года. Мало того что часть армии явилась из Месопотамии назад в Антиохию вместе с императором – так и все преторианские когорты, которые Траян привел с собой, квартировались непосредственно в Золотом граде. Толпы гражданских – посольства, законники, торговцы, ростовщики, искатели должностей или просто зеваки, решившие, что нынешняя зима в Антиохии окажется куда веселее, нежели пребывание в Риме без императора, – ринулись на Восток. Будто вся империя снялась с места и явилась этой зимой в сирийскую столицу. Все гостиницы были забиты до отказа, так что многие горожане пользовались случаем подзаработать и сдавали приезжим крохотные комнатенки втридорога. Но и этого не хватало – рабы и вольноотпущенники спали на улицах в тени портиков вповалку. В который раз Приск подумал, что ему несказанно повезло в том, что Филон принимает его с друзьями в своем доме совершенно бесплатно – исключительно из дружбы и из чувства гостеприимства.
