Он взял у невестки книгу и перелистал страницы в поисках алой розы, но ничего не нашел. Видел ли розу Вайатт? Или просто выбросил, не догадываясь о ее истинном значении? Или же она просто выпала, когда товарищи укладывали его вещи в коробку? Этого ему уже никогда не узнать. Ему придется жить с осознанием того, что сын умер, не зная, что отец любит его и просит у него прощения.
Несмотря на постоянную боль, поселившуюся у него в сердце и присоединившуюся к остальным его потерям, жизнь Перси обрела размеренность и спокойствие, которого он не знал с тех пор, как в Уорик-холле распоряжалась его мать. Матт и Клаудия стали центром его вселенной. Под умелым руководством невестки дом засверкал новыми красками. В нем воцарился порядок. Теперь на столе Перси всегда ждала вкусная еда: обедать они предпочитали всей семьей в столовой, и нередко к ним присоединялись ДюМонты, Амос Хайнс и Чарльз Уэйт.
Перси вновь стал вести светскую жизнь, не чураясь приводить домой нежданных гостей из других городов и штатов, которые с восхищением осматривали его идеальную целлюлозную фабрику и бумагоперерабатывающий завод, протянувшиеся вдоль берега Сабины. Амелия, почувствовав, что больше не нужна ему, потихоньку исчезла из его жизни. Иногда Перси хотелось, чтобы Люси разделила с ним восторг, который он испытывал, глядя на внука. Клаудия посылала ей фотографии, и они часто разговаривали по телефону, и Матт, под руководством матери, лепетал приветствия в трубку своей бабушке в Атланте, которую он называл «Габби». Перси спрашивал себя, как Люси проводит время и не завела ли она любовника, чтобы заполнить пустоту.
Война в Корее закончилась, и с болью в сердце Перси прочел, что нация, за которую отдал жизнь его сын и еще пятьдесят тысяч американских военнослужащих, мужчин и женщин, так и осталась разделенной. Политические разногласия не были урегулированы, а права человека по-прежнему нарушались. Перси распорядился повесить в приемной своего кабинета популярный плакат, надпись на котором гласила: «Однажды кто-нибудь объявит войну, но никто не придет, чтобы на ней сразиться». Перси крепко прижимал к себе Матта и молился, чтобы этот день настал прежде, чем его внук вырастет.
А через два года после того, как тело Вайатта доставили домой и предали земле, в кабинет Перси вошла Салли и, сгорая от любопытства, сообщила:
— Мистер Уорик, в приемной ожидает офицер Корпуса морской пехоты США. Он просит разрешения повидаться с вами. Впустить его?
— Разумеется, — ответил Перси, вставая и застегивая пиджак.
Он почувствовал, как его пульс участился.
В дверь вошел майор Корпуса морской пехоты. Он сжимал в руке прямоугольный пакет.
— Мистер Уорик, меня зовут Дэниэль Пауэлл, — представился майор. — Я был знаком с вашим сыном.
— Вот как? — сказал Перси. У него в голове, как в калейдоскопе, вертелись вопросы. Почему этот человек приехал к нему спустя столько лет? Или он прибыл, чтобы рассказать, как и где погиб его сын? Вайатт никогда бы не одобрил такого визита. Или же майор собирается демобилизоваться из морской пехоты и ищет работу? Перси указал на кресло для посетителей. — Что ж, присаживайтесь и скажите мне, что я могу для вас сделать.
— Вайатт просил меня разыскать вас, если с ним что-нибудь случится. Прошу извинить, что мне потребовалось столько времени, чтобы добраться сюда. После войны меня направили в Японию, и только сейчас я смог вернуться в Штаты.
— Сколько времени вы пробыли дома?
Офицер бросил взгляд на наручные часы.
— Менее сорока восьми часов. Я прибыл сюда немедленно после высадки в Сан-Диего.
Перси в растерянности уставился на него.
— Вы хотите сказать, что, ступив на родной берег, первым делом направились сюда?
— Так точно, сэр. Я обещал Вайатту, что повидаюсь с вами при первом же удобном случае. — Морской пехотинец встал и взял в руки странный пакет, завернутый в несколько слоев оберточной бумаги. — Я вожу его с собой после смерти Вайатта. Мы были вместе, когда он купил его в Сеуле. Вайатт просил, чтобы я передал вам его, если он не вернется домой. Посылать пакет по почте я не имел права. Я должен был доставить его вам лично, сколько бы времени для этого ни потребовалось.
Перси окинул внимательным взглядом прямоугольный пакет.
— Это для его жены?
— Нет, сэр. Это для вас. Вайатт сказал, вы поймете, что это означает.
Чувствуя, как во рту пересохло от волнения, Перси перенес пакет на стол. Лента почернела от грязи, а бумага потерлась и запачкалась за те два года, что морпех возил пакет с собой. Перси разрезал ленту и разорвал коричневую оберточную бумагу, обнажая содержимое. Это оказалась картина в стиле импрессионизм. На ней был нарисован улыбающийся мальчик. Он бежал к воротам, изображенным на переднем плане. Поначалу Перси не разобрал, что он держит в руках. А потом, когда ему все стало ясно, он запрокинул голову и закричал, глядя в окно и голубое небо над ним. Мальчик бежал по саду, сжимая букет белых роз.
Мягкая боль в груди вынудила Перси открыть глаза. Он провел ладонью по лицу и ощутил на пальцах влагу. Он знал, что это не пот. Интересно, который час? Перси опустил ноги на пол и потряс головой, приходя в себя. Сколько же он здесь просидел, вызывая к жизни призраки прошлого? Господи Иисусе - его часы показывали начало шестого. Четыре часа назад умерла
Мэри... его Мэри. Он встал и попробовал сделать шаг. Ноги слегка дрожали. Нетвердой походкой, чувствуя, как призраки толпой двинулись за ним, Перси шагнул с веранды в комнату, и его взгляд устремился к акварели над камином. Как по мановению волшебной палочки, боль в груди стихла. Память может стать орудием для пыток, способным причинять страдания спустя много лет после того, как человек отмучился на эшафоте.
— В самом конце, Цыганочка, единственное, на что нам остается надеяться, - это охапка белых роз.
Глава 48А в Атланте, опираясь на трость, Люси Джентри Уорик осторожно шагала по вымощенной каменными плитами дорожке своего сада. Днем он не представлял собой ничего особенного, а вот ночью на него стоило посмотреть. В заднем дворике росли исключительно белые многолетние цветы — анемоны, хризантемы, — и в темноте их головки светились волшебным, призрачным светом. Люси присела на одну из каменных скамеек, не обращая внимания на красоту сада. Она думала о Мэри Толивер ДюМонт.
Звонок ее старой соседки, Ханны Барвейзе, прервал ее послеобеденный отдых. Ханна по-прежнему жила рядом с особняком Толиверов и теперь звонила, чтобы сообщить, что около полудня к дому подъезжала карета «скорой помощи».
Выслушав подробности, Люси положила трубку. Ее била дрожь. День, которого она ждала сорок лет, наконец настал: Мэри Толивер ДюМонт умерла, а Перси остался один, оплакивая ее. Это была та самая боль, с которой он будет отныне жить до конца своих дней, как она жила со своей.
Тогда почему она не ощущает восторженного подъема, которого так ждала? Почему у нее под грудью возникла тупая боль? Как всегда, даже из могилы Мэри ухитрилась лишить ее удовлетворения, которого она так ждала и заслуживала. Господь свидетель, его было так мало в ее жизни.
