— Втыкала…
— И не берёт?
— Не берёт…
Старый колдун удручённо покачал редеющими патлами, затем вздёрнул бровь и вопросительно посмотрел на Глеба.
— Подешевле старался, чтоб в расход не вводить… — помявшись, объяснил тот. — Не подслушку же соседке предлагать! Штука дорогая. Полгода настаивалась…
— Под… чего?.. — Калерия мигом навострила уши.
— Да это, видишь, такое зелье, — вынужден был растолковать кудесник. — В чай плеснёшь или ещё куда… Во-от… И кто выпьет — тот услышит, что о нём думают. Только, ты учти, лить надо чуть-чуть, капель двадцать, а то оглушит. Действует, правда, недолго — до десяти досчитать не успеешь… И следующую порцию — только через сутки, не раньше! Средство сильное…
— Ой, а зачем это мне?..
— Да не тебе… — Колдун поморщился. — Дочери плеснёшь. Как услышит мужнины мысли, сразу на развод подаст…
— Ой, так откуда ж я знаю, какие у него мысли? А вдруг…
— Леонтьевна! — изумлённо отшатнувшись, вскричал Ефрем. — Побойся Бога! Ты нам что о своём зяте рассказывала?..
— Ой… — Калерия вконец растерялась.
— Врала, что ли?..
Внутренняя улыбка увяла.
— Ну, так прямо и скажи: врала!..
— А-а… — Внезапно Калерию накрыло озарение. — А самой сначала попробовать можно?
— Глеб! — позвал колдун. — Отмерь ей в пузырёк двадцать капель… Или даже двадцать пять. Вернее будет… — Он снова повернулся к соседке. — Выпьешь с чаем, послушаешь, что он там о твой дочке думает… Ну, а тогда уж сама решай: приходить тебе за добавкой, не приходить…
— А за пробу платят?
— Нет, — терпеливо сказал Ефрем. — За пробу не платят. Бери пузырёк и беги, пока я добрый…
— Ловко ты, — уважительно заметил Глеб, когда Калерия Леонтьевна, припрятывая на ходу бесплатную скляницу, торопливо исчезла за дверью.
Колдун самодовольно огладил реденькую бородёнку.
«Ма-ау-у…» — презрительно-зловеще взвыло под окном. Серо-белый Калиостро во всеуслышание обвинял черного недруга в умственной неполноценности.
* * *
К вечеру, как и следовало ожидать, грянула оттепель. Для настоящей баклужинской зимы сроки ещё не приспели. За открытой форточкой рушилась капель. Колдун и его ученик сидели по разные стороны стола и предавались чтению на сон грядущий.
Глеб Портнягин угрюмо вникал в потрёпанную чёрную книгу времён самиздата и понимал помаленьку, каким образом завелась в учителе эта пагубная тяга к спиртному. «Кориандровая, — читал он древние наставления, — действует на человека антигуманно, то есть, укрепляя все члены, расслабляет душу…» Глеб насупился и украдкой взглянул на Ефрема. При матовом уютном свете маленькой, но яркой шаровой молнии, неподвижно зависшей над столешницей, морщинистое лицо наставника казалось благостным и умиротворённым. Старый колдун неспешно листал уникальное издание Библии, снабжённое не только перекрёстными ссылками, но ещё и смайликами, поскольку поди пойми, когда Он говорит всерьёз, а когда иронизирует.
Примерно к десяти часам, разрушив своим появлением гармонию бытия, опять ворвалась Калерия. Пришлось включить верхний свет, а шаровую молнию временно выгнать в форточку.
— Ой! — выдохнула соседка. — Беру! Сколько эта ваша подслушка стоит?
Глазёнки её продолжали выпрыгивать от восторга, даже когда ей назвали цену.
— Нормально сработало? — поинтересовался Глеб, пересчитывая купюры, вырученные за пятьдесят капель зелья.
— Ещё как нормально! — ликовала Калерия. — Он такое о ней подумал… Такое подумал… Ну, сама завтра услышит! Всё услышит!..
— Так что подумал-то? — вмешался Ефрем.
Калерия набрала полную грудную клетку воздуха и выпалила победно:
— Подумал: «Такая же сука, как мамаша!»
— Ай-яй-яй-яй… — посочувствовал старый колдун. — Надо же!.. Только, слышь, Леонтьевна! Когда завтра зелье подольёшь, сама там с ними не торчи. На рынок, что ли, сходи… А то ведь Ленка и твои мысли услышит. Нехорошо получится…
* * *
На следующее утро, завершая дезактивацию лестничной клетки, Глеб обнаружил, что пролётом ниже стоит и ждёт окончания священнодействия дочь Калерии Леонтьевны Леночка. Её гладкое, несколько акулье личико показалось ему сегодня малость растерянным.
— Привет, — неуверенно сказала она. — А я к вам…
Когда к колдуну обращаются с просьбой или хотя бы просто с вопросом, сразу он ни за что не ответит. Похмурится, почванится по обыкновению, а потом уж, если повезёт, словцо обронит. Все прекрасно понимают, что так положено, — и никто не обижается. Говорливость (и то брюзгливую) могут позволить себе лишь корифеи уровня Ефрема Нехорошева.
Портнягин сдвинул брови и принялся тщательно расправлять тряпку у порога. Доведя её до геометрической правильности, встал, осмотрел критически и только потом искоса взглянул на Леночку.
— Заходи, — глухо велел он.
Пропустил гостью в квартиру, прикрыл дверь.
— Здравствуйте, дядя Ефрем, — оробело приветствовала гостья старого кудесника, что тоже выглядело немного странно, поскольку обычно дочь Калерии Леонтьевны робостью не отличалась.
— Здравствуй, Леночка, здравствуй… — откликнулся тот. — А мать на рынок пошла?
— На рынок… — Помолчала, решаясь. Потом вскинула глаза — и призналась испуганно: — Дядя Ефрем! Кажется, я ведьма…
— А что такое?
— Пьём сейчас чай — и вдруг слышу Кешины мысли!
— Вона как… И что ж он подумал?
Бледные щёки молодой акулки потеплели.
— Подумал: «Ах ты, моя лапушка…» — потупившись, проговорила она. — И, главное, нежно так…
Колдун и ученик переглянулись.
— Не-ет… — убеждённо сказал наконец Ефрем Нехорошев. — Это знаешь что? Это мы вчера зелье тут нечаянно разлили. А перекрытия-то хлипкие… за ночь, видать, к вам протекло… Больше не повторится… Так что живи спокойно, Леночка, никакая ты не ведьма…
— Вы его почаще проливайте! — с вызовом посоветовала она, мгновенно становясь собой.
Дерзко засмеялась — и вышла.
Глеб непонимающе смотрел на Ефрема.
— Нет, ну бутылки я перепутать никак не мог, — сказал он. — Точно говорю, из одной наливал…
— Да понятно, что из одной… — проворчал тот.
— А как же так вышло?
— Да всяко бывает… — сердито помолчав, отозвался старый чародей. — Скажем, сейчас я о тебе хорошо подумал, а минут через пять — плохо. Раз на раз не приходится… — Покряхтел и добавил задумчиво: — А может, она и впрямь вчера сука была. А сегодня лапушка…
Фантом с бакенбардами
И снова скальд чужую песню сложит
