– Не знаете, он дома? – спросил Марино.
– Понятия не имею.
– Мы хотим подняться и проверить.
– Подниматься не надо, потому что он живет на этом этаже. – Управляющий показал рукой. – Идите по этому коридору и налево. Угловая квартира в самом конце. Номер семнадцать.
Здание сохраняло сдержанную, но наскучившую роскошь, напоминавшую о старых отелях, где уже никто особо не хотел останавливаться, потому что комнаты казались слишком маленькими, декор – чересчур потемневшим и несколько обшарпанным. Меня привлекли следы от сигарет на мохнатом красном ковре и почти почерневшая деревянная обшивка стен. На двери угловой квартиры Хилтона Саливана висел медный номер 17. Глазка в двери не было, и, когда Марино постучал, мы услышали шаги.
– Кто там? – спросил чей-то голос.
– Техник-смотритель, – отозвался Марино. – Надо поменять фильтр в вашем нагревателе.
Дверь открылась, и в тот момент, когда я увидела пронзительный взгляд голубых глаз в образовавшемся пространстве и они встретились с моими, у меня перехватило дыхание. Хилтон Саливан попытался захлопнуть дверь, но Марино успел подставить ногу.
– В сторону! – крикнул мне Марино, выхватывая свой револьвер и стараясь как можно дальше отклониться от дверного проема.
Я отпрыгнула в коридор, когда он неожиданным ударом распахнул дверь, и она, открывшись настежь, громко стукнулась о стену в квартире. Держа револьвер наготове, он вошел внутрь, а я в страхе ждала звуков схватки или перестрелки. Шли минуты. Тут я услышала, как Марино что-то сообщал по своему переносному радио. Он появился мокрый от пота и красный от злости.
– Чтоб ему провалиться. Невероятно. Выпрыгнул в окно, как заяц. И след простыл. Вот сукин сын, а? Его фургончик торчит все там же на стоянке. А он удрал пешком. Я поднял все подразделения в этом районе. – Вытирая лицо рукавом, он все никак не мог отдышаться.
– Я думала, это женщина, – оторопело произнесла я.
– А? – Марино внимательно посмотрел на меня.
– Когда я ездила к Хелен Граймз, он был в ее доме. Он раз выглянул из двери, пока мы разговаривали на крыльце. Я решила, что это женщина.
– Саливан находился в доме «фрау»? – громко переспросил Марино.
– Да, у меня нет никаких сомнений.
– О Боже. Не вижу здесь никакого смысла. Однако смысл появился, когда мы начали осматривать квартиру Саливана. Она была со вкусом обставлена старинной мебелью, устлана дорогими коврами, которые, как сказал Марино со слов управляющего, принадлежали ее владельцу. Из спальни тихо лились звуки джаза. Там мы обнаружили синюю куртку на гагачьем пуху, которая лежала на кровати возле бежевой вельветовой рубашки и аккуратно сложенных потертых джинсов. На ковре стояли его кроссовки с носками. На комоде из красного дерева лежали зеленая кепка, темные очки и небрежно свернутая синяя форменная блузка, к которой чуть выше нагрудного кармана все еще был приколот значок с именем Хелен Граймз. Под ней лежал большой конверт с фотографиями, которые Марино просмотрел, показывая мне.
– Черт побери, – то и дело бормотал он. На более чем дюжине фотографий Хилтон Саливан был совершенно голым в унизительных позах, а Хелен Граймз исполняла роль охранника-садиста. По одному из наиболее, как казалось, любимых сценариев, Саливан сидел на стуле, а она допрашивала его, придушивая сзади или подвергая каким-нибудь другим издевательствам. Он был весьма привлекательным молодым человеком с тонкими чертами лица и изящным телом, которое, на мой взгляд, отличалось большой силой. Он, несомненно, был ловким. Мы нашли фотографию окровавленного тела Робин Нейсмит возле телевизора в ее гостиной и другую – ее тела на стальном столе морга. Однако больше всего меня поразило лицо Саливана. На нем не отражалось совершенно никаких эмоций, и я отчетливо представляла его холодные глаза, когда он убивал.
– Кажется, я догадался, почему его так любил Донахью, – сказал Марино, убирая фотографии назад в конверт. – Кто-то все это снимал. Жена Донахью говорила мне, что начальник тюрьмы увлекался фотографией.
– Хелен Граймз должна знать, кто такой на самом деле этот Хилтон Саливан, – сказала я, услышав звук сирен.
Марино посмотрел в окно.
– Хорошо. Люцеро приехал.
Я осмотрела куртку на гагачьем пуху, лежавшую на кровати, и обнаружила маленькое пушистое перышко, торчавшее из мелкой дырочки шва.
Раздались еще сирены. Захлопали дверцы машин.
– Мы уезжаем, – сказал Марино, когда появился Люцеро. – Не забудьте про его синий фургончик. – Он повернулся ко мне. – Док? Вы помните, как доехать до обиталища Хелен Граймз?
– Да.
– Съездим поговорим с ней.
* * *
Хелен Граймз уже ничего не могла нам рассказать. Оказавшись минут через сорок пять у ее дома, мы обнаружили входную дверь открытой и зашли внутрь. Обогреватель был включен на полную мощь, и царивший в доме запах я бы не спутала ни с каким другим.
– Боже милостивый, – воскликнул Марино, входя в спальню.
Ее обезглавленное тело сидело в кресле возле стены. Лишь через три дня живущий неподалеку фермер нашел недостававшую часть. Он удивился, увидев, что кто-то оставил на одном из его полей сумку для шаров из кегельбана. Но потом очень пожалел, что открыл ее.
Эпилог
Дворик позади дома моей матери в Майами был наполовину в тени, наполовину в мягких лучах солнца, и по обеим сторонам задней двери буйно цвели розы гибискус. Ее лаймовое дерево, что росло возле забора, чуть ли не гнулось под тяжестью плодов, в то время как все другие деревья в округе стояли голые и безжизненные. Это было выше моего понимания, потому что я никогда не думала, что благополучному росту растений может способствовать критика. Я считала, что с ними нужно обходиться по-доброму.
– Кейти? – крикнула моя мать из кухонного окошка. Я слышала шум лившейся в раковину воды. Не было смысла отвечать.
Люси съела своей ладьей моего ферзя.
– Знаешь что, – возмутилась я, – я так не люблю с тобой играть.
– Чего же ты меня тогда просишь?
– Я? Тебя? Это ты заставляешь меня и не можешь ограничиться одной партией.
– Просто я хочу дать тебе шанс отыграться. А ты его все время упускаешь.
Мы сидели друг против друга во дворе за столиком. Лед в наших стаканах с лимонадом растаял, и я чувствовала, что немного обгорела на солнце.
– Кейти? Вы с Люси потом не сходите за вином? – спросила из окна моя мать.
Мне были видны очертания ее головы и закругленный блик лица. Было слышно, как открылись и закрылись двери буфета, потом зазвенел телефон. Звонили мне, и моя мать просто протянула из двери радиотелефон.
– Это Бентон, – услышала я знакомый голос. – Судя по газетам, у вас там шикарная погода. А здесь – дождь и всего семь градусов.
