успел даже подумать о чем-то, как Танатос снова появился в комнате. Черты его лица искажала ярость, сейчас он совсем не был похож на брата-близнеца.
– Ее там нет!
– Кого? – уточнил Гадес.
– Гекаты. В месте, где мы жили.
– Разумеется. Она наверняка все поняла, когда ты притащил Хель.
Запоздало Гадес подумал, что стоило начать с Гекаты… Но она смогла бы уйти от Танатоса, слиться с тенями, исчезнуть в них. В отличие от Хель, она никогда бы не пошла на открытое противостояние.
Хотя Гадес не мог с уверенностью сказать, кто бы тогда победил.
– Где Макария? – Танатос приблизился к Хель, как будто хотел силой заставить ее говорить.
– Не знаю! Гекате всего-то нужна была склянка с кровью. И чтобы Макария была жива, когда врата будут открыты. Больше я ничего не знаю.
Танатос явно хотел продолжать расспросы, но Гадес сказал:
– Хорошо.
Хель и две пары похожих глаз одновременно посмотрели на него. Но Гадес думал не о них, а о том, что Геката понимает: теперь им известны все ее планы. Она может начать действовать в любую минуту. Что, если Геката все-таки нашла подходящего потомка Зевса? А его самого решит убить через яд. И Сета.
Гадес поднялся, ощущая вокруг себя мягкую пружинистую тьму.
– Я отвезу Хель к Зевсу. Может, он отыщет Гекату. Танатос, Гипнос, отправляйтесь в Подземный мир и оставайтесь там, пока я не решу, что с вами делать.
Танатос хотел возмутиться, но Гипнос коснулся плеча брата и что-то прошептал ему на ухо. Тот нахмурился и кивнул.
26
Зевс спокойно выслушал рассказ Гадеса и пообещал позаботиться о Хель и найти Гекату. Если в первое Гадес верил, то во втором сильно сомневался.
Гадес надеялся, что у них есть время.
Теперь он вернулся в квартиру Сета и метался по своей комнате, не зная, что можно предпринять. Собрался было в Подземный мир, но в последний момент решил, что здесь от него больше толку.
– Аид?
Дверь приоткрылась, и на пороге показалась Софи. В простом платье в цветочек, с распущенными волосами. Гадес глянул на нее слишком грозно, и она невольно отшатнулась.
– Извини, – Гадес отвернулся. – Проходи.
Она притворила за собой дверь. Тихонько подошла, и ее руки легли на плечи Гадеса.
– Не волнуйся. Даже если Кронос вырвется, мы придумаем, что с ним делать. Может, так даже лучше. Конкретный враг, и никто больше не станет нападать на богов поодиночке.
Ее слова – мед, ее слова – первые весенние ручьи, разрывающие талый снег. Она использовала силу Персефоны, даже не осознавая этого.
Развернувшись, Гадес обхватил лицо Софи руками и поцеловал – резко, требовательно. Он больше не мог – не хотел – ждать. И когда руки Софи скользнули под его рубашку, Гадес зарычал. Подушечки ее пальцев гладили его ребра, когда он попытался стянуть легкое платье с плеча. Ткань не поддавалась, и Гадес дернул, разрывая.
Софи охнула, но не отстранилась. Гадес выдохнул ей в ухо:
– Я еще могу остановиться. Если не хочешь. Но не потом.
Она вздрогнула, и весь мир Гадеса замер в этом миге, в ее ответе. Софи тихо сказала:
– Не останавливайся.
Он бережно снял ее белье, проводя руками по коже, позволил Софи неуклюже расстегнуть его рубашку. С поясом она особенно задержалась, но Гадес легонько подтолкнул ее к кровати и сам расстегнул ремень.
Она дрожала. Ее кожа покрылась мурашками, хотя в комнате было тепло. Мимолетно Гадес пожалел, что все происходит не у нее, не в мягком свете гирлянды из звезд. Но потом он с трудом мог о чем-то думать.
Его губы, его язык, его прикосновения – они все становились для Софи вратами. А он сам не пропускал ни единой части ее тела. Он гладил, касался, проводил пальцами по ложбинкам и очерчивал выступы. Сжимал бедра и покусывал соски. Ее ногти прочерчивали полоски на его спине.
Софи вздрогнула, когда руки Гадеса коснулись внутренней стороны ее бедер. Он развел ее ноги, но не торопился. Провел губами от пупка вниз, коснулся языком, лаская, дразня, водя большими пальцами по бедрам.
Пока Софи не выгнулась, а страх не сменился желанием. Пока она не зашептала:
– Давай же!
Они находили друг друга. Каждый раз. С того момента, как Гадес увидел ее на той поляне. И не ушел, как ему следовало поступить, а поднес ей красивый цветок. Она плела венок, напевая что-то. С любопытством посмотрела на него и взяла цветок.
Софи могла не знать сейчас. Но Гадес помнил, как остервенело било солнце по глазам в тот день. Как он смущался и начинал сходить с ума от простых движений, когда Персефона отбрасывала длинные волосы назад.
Деметра никогда не могла поверить, что их первые встречи были невинны. Пока он первый не поцеловал ее, робко коснулся, раззадоренный, скользнул между ее губ языком.
Он ушел тогда, сбежал, испугавшись, что она больше не захочет его видеть.
Деметра никогда не могла поверить, что Персефона пришла сама. Попросила показать Подземный мир. Осталась. Съела гранат.
Персефона никогда не была только девочкой-весной. Она всегда становилась королевой, неизменно выбирая своего короля. Она приходила к Аиду и просила сделать своей.
Как сейчас.
Он вошел в нее медленно, стараясь не причинить боль. Ощутил, как она напряглась, а потом расслабилась, неторопливо принимая его целиком. Гадес опустился на Софи, ощущая ее телом, ему хотелось вобрать ее всю, слиться воедино, послать в бездну ненужную обертку из плоти.
Хотя именно она приносила физическое наслаждение.
Ничто не имело значения. Только он и она, только их тела, заклейменные поцелуями друг друга. Только его движения внутри ее. Только пелена наслаждения, подернутая запахом асфоделей и неторопливым течением Стикса.
Он сам – Стикс и поля, фиолетовые искры и сумрачные небеса. Воплощенная смерть. Нежная ночь. Бархат вечности со сладковатым привкусом тлена. Король Подземного мира.
Она дочь урожая и богиня весны, распускающиеся на лугу цветы. Сама она – забытый цветок в вазе, дурманно подгнивший у основания в стоячей воде и пыльно-высохший сверху.
И когда мир сжался до них двоих и взорвался разделенным удовольствием, Подземное царство обрело свою королеву.
Он и она слились в единое целое, в то, что не смогут остановить ни люди, ни боги. В единую смерть, которой так сладко в объятиях друг друга.
Гадес опустился сверху, уткнулся лицом между грудей Персефоны, тяжело дыша. Некоторое время он вообще не мог размышлять, а потом ощутил, что пальцы Сеф слишком сильно сжали его волосы. Он приподнялся, с тревогой заглядывая
