плотный, прижимается ко мне с такой силой, которая говорит мне, что, что бы он ни чувствовал, его желание ничуть не уменьшилось. Его рука на моем бедре скользит под футболку, пальцы касаются голой кожи, и он стонет в поцелуе, пока его бедра бьются о мои.
— Блядь, — прорычал он себе под нос, его рука скользнула к краю моего бюстгальтера и обхватила мою грудь. — Боже, я чертовски хочу тебя, Белла. Это сводит меня с ума. Это…
Его лоб прижимается к моему, когда он оттягивает вниз чашечку моего бюстгальтера, перекатывая мой твердый сосок между пальцами. Я чувствую, как его толстая, тяжелая эрекция бьется об меня, когда он прижимает меня к траве. Он наклоняется и проводит губами по моей челюсти и раковине уха, играя с моим соском.
— Я заставил тебя кончить вот так, помнишь? — Шепчет он мне на ухо, поглаживая твердую вершину. — В первый раз ты кончила для меня, от моих прикосновений. Сможешь ли ты кончить для меня снова, Белла?
— Я не знаю, — шепчу я, и мой голос срывается. Каждое прикосновение его пальцев посылает толчок ощущений прямо мне между бедер, каждый толчок его бедер к моим натирает шов моих джинсов именно там, где мне это нужно больше всего. Я вся мокрая, я чувствую это, мои трусики прилипли к коже, мое тело напряжено и жаждет, чтобы его заполнили. Я не знаю, смогу ли я кончить вот так, не потому что это плохо, а потому что теперь я знаю, насколько лучше это может быть. Я хочу большего, чем просто его пальцы на моей груди. Я хочу…
— Хочешь еще? — Габриэль рычит мне в ухо, и я слишком поздно понимаю, что прошептала это вслух. Его вторая рука скользит вниз, между нами, расстегивает пуговицу на моих джинсах и тянет вниз молнию, все еще поглаживая один сосок, его рот прижимается к моему уху.
Прежде чем я успеваю что-то сказать, его пальцы проникают в мои джинсы, ловко проскальзывая под край трусиков.
— О, гребаный Христос, — рычит он мне в ухо, пока его пальцы скользят по набухшей, влажной плоти, погружаясь между моими складками и в мой вход с легкостью, позволяющей понять, насколько сильно я хочу его. — Боже, Белла, я так хочу, чтобы мой член был в тебе…
Его пальцы скользят внутрь меня, глубже, изгибаясь, когда его большой палец находит мой клитор. Я задыхаюсь, выгибаясь под ним, и он сильно вдавливает пальцы, его губы касаются раковины моего уха.
— Кончи для меня, Белла, — шепчет он, его голос низкий и горловой от потребности. — Кончи на мою руку. Боже, ты такая чертовски мокрая, дай мне почувствовать это, дай мне почувствовать, как сильно ты нуждаешься в этом…
Я так близко, на грани удовольствия, в котором так отчаянно нуждаюсь, и мне хочется умолять его о большем. Я хочу, чтобы он раздел меня догола на траве, чтобы между нами не было ничего, кроме кожи, чтобы он ввел в меня свой член и трахал меня так, как сейчас трахает меня своими пальцами. Удовольствие пронзает меня, мышцы напрягаются, и его интенсивность пугает меня, потребность растет, пока я не хватаюсь за его запястье.
— Остановись! — Задыхаюсь я, тряся головой. — Габриэль, остановись…
Он отдергивает руку, но уже слишком поздно. Я уже слишком близка, и только ощущение его пальцев, выскользнувших из меня, заставляет меня опрокинуться навзничь, а мое тело замирает от кульминации, которая кажется пустой и бессодержательной без каких-либо ощущений, которые могли бы помочь мне справиться с ней. Голова откидывается назад, с губ срывается рваный стон, и я чувствую над собой Габриэля, слышу, как он пытается отдышаться, глядя на меня сверху вниз.
Когда я открываю глаза, он откидывается на пятки и смотрит вдаль. Его член — твердый, толстый гребень в джинсах, болезненно возбужденный, и чувство вины захлестывает меня.
— Габриэль…
— Почему ты заставила меня остановиться? — Он снова смотрит на меня, его лицо напряжено от смятения и разочарованного возбуждения. — Ты хочешь этого так же сильно, как и я, Белла. Я чувствую, как сильно ты этого хочешь. Ты отказываешь нам обоим — почему? Почему ты не позволяешь мне заставить тебя кончить? Ты… — Он качает головой, его челюсть сжимается, и я вздрагиваю, потянувшись вниз, чтобы поправить одежду, отстраняясь от него.
Каждый возможный ответ кажется миной замедленного действия, словно он откроет слишком сложный разговор. Разговор, который неизбежно разобьет мое сердце, когда я уже чувствую себя такой хрупкой.
— Ты знаешь, почему, — шепчу я, и Габриэль оглядывается на меня, выражение его лица становится острее.
— Нет, — говорит он наконец. — Не знаю.
И затем он встает, вытирая пыль с джинсов, пока идет за лошадьми.
Он не оглядывается.
22
ГАБРИЭЛЬ
За всю свою жизнь я не испытывал ничего подобного буйству эмоций внутри меня. Ответ Беллы был как нож по сердцу. Я сказал ей, что не понимаю, что она имеет в виду, но, кажется, понимаю. Она не хочет, чтобы я так прикасался к ней, потому что наш брак — это брак. Из-за того, почему он был заключен, и она ненавидит это больше всего. Потому что она считает, что я не люблю ее.
Потому что я не могу заставить себя произнести это вслух.
Мне хочется кричать. Я хочу проклинать. Я хочу ударить что-нибудь. Пока я иду за лошадьми, во мне вскипает сотня бурных эмоций, смешиваясь с ноющим разочарованием от того, что я так сильно возбужден и не могу найти выхода, и я изо всех сил заталкиваю их в себя, стискивая зубы от нахлынувших чувств.
В конце концов, мне нужно защитить Беллу. И это все. Если мои желания — это еще одна вещь, от которой ее нужно оградить, то я сделаю и это. Даже если будет казаться, что это убьет меня на хрен.
Я все еще чувствую ее запах на своих пальцах. Все еще чувствую ее на своих губах. Желание ее ощущается как второй импульс, пульсирующий во мне. Но если она хочет чего-то другого, то я позабочусь о том, чтобы она это получила.
Ей удается самостоятельно забраться на Милашку, и это похоже на еще один удар в грудь, потому что все, о чем я могу думать, это то, что она не хочет, чтобы я к ней прикасался. Я снова сажусь на Грома, морщась от неудобства при попытке оседлать его со все еще более чем наполовину твердым членом,
