Теперь же, заняв активную позицию, он взял ее медленными, приятными толчками, чувствуя, как страсть сладкой волной привычно накатывает на него, а потом сгущается, чтобы излиться в этот восхитительный образчик женского начала.
Отдохнув после насыщения, он наконец встал с кровати и оделся. Как же все-таки ему повезло заполучить эту женщину для собственных удовольствий! Рольфу с успехом удавалось держаться на расстоянии от запросов ее сердца, для этого ему лишь стоило объяснить Ксении, что их отношения не должны никоим образом вторгаться в их личные жизни.
— Что-то я проголодался, — обронил он. — У тебя, случайно, нет сегодня моих любимых ватрушек?
Ксения молча принесла ему тарелку с пышной ватрушкой и стакан чаю.
— Выяснила что-нибудь новое? — спросил Рольф, глядя на нее поверх дымящейся чашки и чувствуя легкое волнение от осознания того, что эта красивая женщина принадлежит ему.
— Не много, кроме того, что дядя твоей жены — заядлый игрок в маджонг.
Рольф ждал, зная по опыту, что последует продолжение.
— Он часто бывает в Нантао, в заведении нашего друга Си Ли.
— И как тебе удалось раздобыть эти бесценные сведения? Может, ты сама захаживаешь к господину Ли?
Ксения прикусила губу.
— Ты же знаешь, Рольф, Си Ли — преданный слуга Кемпей-Тай. Мой источник оттуда передал информацию мне. Я узнала, что доктор Ефимов постоянно увеличивает ставки. Пока непонятно, то ли это из-за того, что он стал хорошо зарабатывать — за этот год его практика серьезно окрепла, — то ли он просто все больше увлекается игрой.
Позже, сидя в трамвае, идущем по Авеню Жоффр в сторону Рут Сейзунг, он негодовал. Черт бы побрал этих родственничков! Надо же было из всех игорных притонов выбрать именно тот, который находится в Нантао! Си Ли был ценным агентом Кемпей-Тай, и было бы лучше, если бы Сергей не имел с ним никаких отношений. Но самое неприятное в этом было то, что он не мог поговорить с ним об этом, не раскрыв источника информации.
Четыре квартала от трамвайной остановки до Авеню Хейг он прошел пешком, наслаждаясь невесть откуда взявшимся первым в этом сентябре прохладным ветерком. Дома он достал из ящика почту и стал просматривать ее. Марина еще была в больнице, она часто работала допоздна. «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало», — вспомнил он услышанную когда-то от Нади русскую пословицу. И все же ему не нравилось, что жена так поздно возвращалась. Неожиданно его привлекло имя на одном из конвертов. Адрес и имя Марины были написаны размашистым мужским почерком. Письмо было отправлено из Пограничной.
Отец Марины.
Снова Рольфа охватило раздражение. «Никак граф Персиянцев тоже собрался переехать в Шанхай!» — недовольно подумал он. Дьявол, нужно было жениться на сироте. В гостиной Рольф налил себе стакан кампари из хрустального графина, стоявшего на резном лакированном столике, и опустился в кресло.
Его тщательно спланированная жизнь, в которой все, казалось, было разложено по полочкам, начала усложняться неожиданными для него обстоятельствами. Чистый взгляд Марины и ее свежая красота начали увядать, а ее прямолинейность теперь только злила. Как только война закончится, он уедет из Китая. Он уже заработал достаточно денег, чтобы отремонтировать свой старый дом и снова поселиться в Кобленце. А что касается Марины, для него она, похоже, стала всего лишь принадлежащей ему вещью, как хрустальный стакан у него в руке.
Он отпил кампари, почувствовал, как тепло напитка скользнуло вниз по горлу, потом устало откинулся на спинку кресла и стал, покачивая в руке стакан, думать о будущем.
Глава 33
Летняя сырость продержалась и все осенние месяцы 1941 года и незаметно превратилась в пронизывающие, влажные зимние ветра. День 8 декабря выдался особенно серым и безрадостным. Тяжелое марево опустилось на крыши, окутав весь город белесым саваном. Тщательно отфильтрованные обрывки новостей, преподносимые властями горожанам, гласили о победоносных успехах императорского японского военно-воздушного флота в Перл-Харборе (но где этот Перл-Харбор? что это вообще такое? — спрашивали себя люди) и о том, что Япония теперь находится в состоянии войны с Соединенными Штатами и Великобританией.
Утром по городу прокатился гул канонады — говорили, что это английская канонерская лодка обстреляла японский крейсер, стоявший на якоре в Хуанпу, и что гигантский крейсер благополучно отправил на дно своего назойливого обидчика. Однако обитатели французской концессии не придавали этому значения — в конце концов, японская оккупация Шанхая позволяла этому оазису оставаться под французской юрисдикцией, и последние события вряд ли отразятся на них.
Жаркие кухонные споры живших в Шанхае русских не утихали до самой ночи. Америка и Англия вступили в войну, но что это сулит русским беженцам? Некоторые думали, что война закончится быстро, японцев вытеснят с китайской земли и жизнь снова станет спокойной и сытой. Другие пророчили катастрофу мирового масштаба. Слухи и домыслы плодились, и никто ничего не знал наверняка. Представителей союзных наций, американцев и англичан, обязали носить специальные повязки, по которым их можно было легко узнать. Но если, японские власти хотели таким образом унизить их, добились они совершенно противоположного результата. Лишенные родины и гражданства русские на Авеню Жоффр смотрели на них с завистью, ибо те, хотя и были врагами японцев, занимали особое положение, поскольку имели паспорта. Никогда еще различие между «они» и «мы» не было таким явным.
В доме № 309 на Рю Кардинал Мерсье в квартире доктора Сергея Антоновича Ефимова важные новости вызвали сильнейшее беспокойство, потому что Надя первым делом подумала о Михаиле и его работе в американской фирме. Если его друга и покровителя Уэйна Моррисона интернируют, а фирму закроют, чем ему зарабатывать на жизнь? Родители его умерли, и Надя за это время успела привязаться к веселому молодому человеку, как к родному сыну.
На ее жизни последние политические коллизии никак не отразились. Надя продолжала переписываться с Верой, которой все-таки удалось переслать им мебель. Оставив несколько любимых предметов, большую часть Надя продала по дешевке, потому что их квартира и так была вся заставлена, как и апартаменты Марины. Среди прочего она оставила дубовый стол с откидной крышкой, за которым любила сочинять стихотворения. В Шанхае Надя уже обрела своих почитателей. Ее сочинения печатались в «Заре» и в литературном журнале «Мысль и искусство», к тому же они продолжали публиковаться и в харбинском «Рубеже». Надя стала уважаемым членом литературного кружка, который собирался каждую неделю. Она и дочери предлагала присоединиться к ним, но Марина приходила лишь изредка, и всегда ее сопровождал верный Миша. Наблюдая за этой парой, Надя с грустью думала о том, осознает ли Марина, как сильно любит ее Михаил.
А что до нее самой, то Надя продолжала скрывать свои чувства к человеку, чьи письма приходили на адрес Марины. Она читала и перечитывала их, закрывшись у себя в спальне. Почему-то она чувствовала, что нужно продолжать хранить эту тайну от Сергея даже сейчас, когда они живут в Шанхае, а Алексей где-то в Маньчжурской тайге. Быть может, ей просто была неприятна мысль о том, что придется, стоя лицом к лицу с братом, объяснять ему, что любовь ее ничуть не угасла и что она все еще лелеет мечту зажить своей жизнью. Пока в подобном разговоре не возникло крайней необходимости, Надя держала свои мысли при себе.
