С уважением,
Ваш Дионисио Виво.
Копии: В Министерство обороны
В Министерство внутренних дел.
[в]
Дорогой сеньор Виво,
благодарим Вас за письмо, касающееся религиозных беспорядков в сельских районах. Уже некоторое время до нас доходят слухи об этом, но веских подтверждений мы не имели. Несколько поселков были разрушены до основания, а население полностью истреблено, однако у нас не было сведений о том, не является ли это результатом столкновений между местными каудильо, коммунистами или наркокартелями.
Как Вы знаете, мы не можем инициировать военные действия без президентского указа. В данный момент его превосходительство находится с дипломатической миссией за рубежом, а потому мы не имеем возможности прибегнуть к законным средствам. Вам, как никому другому, известно, что Ваш отец, начальник Генерального штаба, находится в госпитале в Майами, и потому с военной точки зрения мы недееспособны вдвойне, особенно если учесть, что у нас уже были серьезные происшествия в Медио-Магдалене.
Мы приняли решение, что единственно возможное законное действие – послать в этот район гвардейское подразделение для проведения «боевых учений». Командующий «учениями» будет конфиденциально проинструктирован о том, что он имеет законное право на действия в рамках Конституции, если к нему в интересах общественной безопасности обратится с подобной просьбой начальник местной полиции. Соответственно, мы назначили «начальника местной полиции», который должен сопровождать учения. Учения пройдут по маршруту от столицы до Кочадебахо де лос Гатос. Это огромная территория с топями и лесами, почти не изученная картографами, где имеются лишь простейшие средства коммуникации; как Вы понимаете, с военной точки зрения экспедиция почти немыслима.
Боюсь, это максимум, что можно предпринять для защиты демократического процесса в рамках законодательства, регулирующего отношения вооруженных сил и исполнительной власти. Как Вы сами понимаете, демократия не всегда явное благо, когда требуется сильная рука.
Вам, вероятно, будет интересно узнать: по сообщению администрации кардинала Доминика Трухильо Гусмана, который также находится в госпитале, действительно был санкционирован «крестовый поход проповедников», но администрация отрицает, что имеет какие-либо сведения о походе средневековой массовости и исступленности.
Я желаю Вашему отцу, генералу Хернандо Монтес Соса, скорейшего и полного выздоровления и надеюсь. Вы согласитесь – мы сделали все, что могли, для решения поднятой Вами проблемы. Я не могу чрезмерно акцентировать тот факт, что отсутствие его превосходительства президента Веракруса абсолютно связало нас по рукам и ногам, и это, несомненно, повлияет на многих на следующих выборах, до которых, к сожалению, еще далеко.
Пожалуйста, отнеситесь к этому сообщению как к конфиденциальному, и позвольте добавить от себя, что я получила громадное наслаждение, слушая по радио Ваши музыкальные палиндромы. Я часто думаю, нельзя ли сделать переложение «Прелюдии № 1 до-мажор» из «Хорошо темперированного клавира» Баха?
Остаюсь Ваша покорная слуга,
с уважением Мьфонсина Лопес,
от имени и по поручению Координационного комитета
по делам вооруженных сил и гражданской полиции.
[г]
Дорогой папа,
меня сразило мамино сообщение, что худшие твои опасения подтвердились и последнее из бесчисленных покушений на твою жизнь принесло свои горькие плоды.
Думаю, следует напомнить тебе, что ты – первый за всю историю страны начальник Генерального штаба, который не является фашистом или возвеличенным каудильо, а потому ты просто обязан поправиться в кратчайшие сроки, беспрецедентные в истории медицины.
Человек, с которым я передам письмо, будет очень тебе полезен. Пожалуйста, прими его со всем возможным уважением и гостеприимством, не перечь, что бы он ни говорил, и положись на его лечение, каким бы странным оно ни казалось. Я говорю это как послушный сын, которому в свое время приходилось подчиняться многим отцовским указаниям. Но на сей раз я требую, чтобы приказы шли в обратном направлении. Если сделаешь, как я прошу, обещаю: целый год буду коротко стричься и всю оставшуюся жизнь надевать костюм, появляясь с тобой на публике.
Когда увидишься с английским послом, передай от меня привет и скажи, что мы по-прежнему очень благодарны за присланные резиновые сапоги.
Твой любящий сын Дионисио.
[д]
Дорогой сын,
пишу тебе из своего штаба. Здоров и телом, и душой, но недоумеваю безмерно.
Во-первых, я узнал от Альфонсины Лопес, внушительной дамы, возглавляющей Координационный комитет по вооруженным силам и полиции, что ты счел возможным совать свой нос в государственные дела, не стесняясь отсутствием официальных полномочий. Если б из-за твоих великолепных очерков и статей в «Прессе» тебя не считали подлинной совестью народа, я бы расценил твое обращение к министрам обороны и внутренних дел как шантаж. Однако я очень рад, что начались «учения»; я бы сделал абсолютно то же самое, раз его превосходительства нет на месте. В столице сплошь разговоры о перевороте – настолько велико недовольство в правительственных и военных кругах, но я как могу стараюсь внедрить идею об импичменте во избежание столь нежелательного развития событий.
Хочешь, папа расскажет тебе сказку, как бывало? Ну, слушай. Жил-был на свете раненый генерал. Он только что вернулся из Майами, где залечивал огнестрельные раны. Ему велели ехать домой и поправляться, что он и делал, подремывая в кресле-качалке под благотворной тенью бугенвиллии, что буйно разрослась вокруг колонок и балясин садовой беседки, где так славно философствуется. Вдруг над головой у него захлопали крылья, послышался клекот, и чьи-то когти зацарапали по стропилам.
Я резко поднял голову, потревожив раны, и, кажется, увидел огромную хищную птицу, что умостилась наверху, складывая крылья. Но, вглядевшись, я понял: там сидит маленький индеец в национальной одежде. Не представляю, что больше поразило бы человека в трезвом уме. Мелькнула мысль: еще одно покушение, и дальше: охрана в доме ни к черту.
Вышеупомянутый индеец опроверг начальную гипотезу: он достал из котомки бутылочку с кокой, стал тыкать в нее пестиком, возя по стенкам, а потом присосался к бутылке, причем вид у него был чрезвычайно довольный. Встретившись со мной взглядом, он небрежно сунул мне письмо, которое, как оказалось, от моего непостижимого сына. Я прочел письмо, и глаза у меня буквально полезли на лоб, но с истинно латиноамериканским гостеприимством я предложил индейцу покинуть насест.
Он ловко слез ко мне и отрекомендовался как «Аурелио, муж Кармен, отец Парланчины и верный друг Дионисио, прибыл вести лечение».
Раньше мне не доводилось получать приказы от аймара, но если весь его народ такой же, меня весьма удивляет, как это они потерпели поражение от инков, а потом и от иберов. Хоть он и пожилой человек с морщинистой физиономией, где произрастает очаровательно жидкая бороденка, но природной властности в нем, как у генерала Боливара, который выигрывает битву, одновременно лишая девственницу невинности. Я и пикнуть не успел, как очутился на земле, а индеец уже щупал мой живот и говорил, что меня оперировали невежественные мясники. Нахмурившись, он сообщил, что внутри у меня осталась пуля, и я подтвердил – она действительно там, но застряла очень близко к сердцу, а потому удалять ее не рискнули. Хирурги в Майами говорили, что пуля ударилась в ребро и отклонилась кверху, и, если ее не трогать, большой опасности не представляет.
