Митяй по кличке Кожа. У него синяя от проказы щека. Он поставил в кузов две канистры с водой, коробку с едой. – Сто вёрст по барханам – не шутка.
Горохов прикидывал, что отсюда до Соликамска чуть более сотни километров. Он не был согласен с Кожей. Сам уполномоченный доехал бы быстрее. На мотоцикле.
– А почему мы не поедем по берегу? В Губаху крюк будет, – не понимает уполномоченный.
– По берегу другие коши, стойбища другие, мы не со всеми дружим, тля их мать, – с заметной неприязнью отвечает Митяй и протягивает Горохову потёртое, но ещё крепкое ружьишко. – Правша-левша? Одной рукой стрелять можешь? А то с твоим-то пистолетиком в степи… Сам понимаешь.
Уполномоченный ответить не успел, он только взял ружьё левой рукой, и за него ответил Ефимыч:
– Да сумеет он, разберётся, атаман сказал, что он проводник, людишек северных за Пермь водил.
– А… Ну, тогда ладно, – Митяй протянул Горохову патронташ с двумя десятками патронов. – Чем севернее поедем, тем спокойнее будет, но степь есть степь… Мало ли что… Дарги везде попадаются.
– Останавливаться лишний раз не будем, – предупредил Ефимыч, – только перекусить, заправиться и до ветру.
– Вот тебе топчан, – показал в кузов Митяй, – ложись, пей водичку да в небо смотри. А мы уж тебя довезём.
Казаки уже надевают на свои порченые степной болезнью лица маски.
– Ну, поехали, что ли…, – Ефимыч заводит квадроцикл.
– Сейчас, я быстро, – Горохов кладёт ружьё в кузов и, чуть прихрамывая на обе ноги, – ступни ещё болят, – идёт в палатку Трёхвдовой. У него пара рублей и на полрубля мелочи, себе он оставляет себе один рубль, а остальные деньги протягивает женщине:
– Спасибо вам, Глафира.
– Ой, да ладно, особо и не за что, – говорит женщина, но деньги, конечно, берёт. – Доброй тебе дороги, инженер.
Казаки уже ждут его, он влезает в кузов, усаживается поудобнее на тюфяк, и, уже не говоря ни слова, Ефимыч даёт газ.
Всё, поехали, кажется, ему нужно успокоиться. Дальше путь более-менее спокойный. Дарги южнее и восточнее Губахи недавно были перебиты. Против них год назад проводили целую военную операцию. Хоть Кожа и выдал ему ружьё, это для порядка, так в степи положено. Неспокойно Горохову было по другой причине. Рапорт. Ему по прибытию предстояло писать рапорт. Пусть на этот раз он не был на задании. Пусть экспедиция была чистой подработкой. Это ровным счётом ничего не меняло. Даже если ты в отпуске и при тебе происходит что-то значимое, ты должен написать рапорт об этом событии, как только представится возможность. Руководство Чрезвычайной Комиссии считало, что самое ценное, помимо поддержания правопорядка и законности, – это информация. Так что писать рапорты обо всём, что он видел или слышал, было его должностной обязанностью. А написание рапорта – дело непростое. Ответственное. В рапорте нужно было указать всё как было. Забыть что-то важное, что потом будет выявлено, – большой просчёт. Не упомянуть что-то важное умышленно – должностное преступление.
Должностное преступление. Что теперь ему писать про Кораблёву и солдата Винникера? Теперь, удобно расположившись на тюфячке и поглядывая по сторонам, уже не голодный и в чистой одежде, он не чувствовал себя комфортно. Ведь впервые за все его годы работы в Трибунале ему нужно было решать, что писать.
Впервые за все годы он совершил такой поступок, который мог перечеркнуть его безукоризненную репутацию раз и навсегда.
Нет, формально он был прав. Жизнь и здоровье уполномоченного никто не имеет права подвергать опасности. Или не прав? Ведь он не был на задании, он был в тот момент, по сути, частным лицом. Всё равно, забирая у него его транспорт. Кораблёва подвергала его жизнь опасности. Он имел право отстаивать своё имущество любыми способами. В принципе, Трибунал должен был встать на его сторону. Но… Северяне были главным спонсором Трибунала. Они могли не понять такую позицию организации. И начать давить на комиссаров. Угрожать сокращением финансирования. Кораблёва всё-таки была заметным и важным лицом на Севере, лицом проверенным, зарекомендовавшим себя, лицом ценным, ведь простому, обыкновенному человеку не доверили бы столь важную экспедицию. Экспедицию, в которой можно было рисковать людьми ради достижения поставленной цели. Да, убивать Кораблёву было не лучшим решением. Но, к сожалению, на тот момент единственным. Где бы он был сейчас, если бы не убил её и Винникера? С большой долей вероятности не был бы уже нигде. Так что он всё сделал правильно. Но вот что теперь писать в рапорте? Вообще-то у него было три варианта. Первый: написать как было, и будь что будет. Второй вариант: написать, что Кораблёва с Винникером хотели забрать у него мотоцикл, а так как он не отдавал транспорт, хотели его убить. И ему пришлось защищаться. И третий вариант: вообще не писать, что он их убил, написать, что нашёл их трупы.
Но все эти варианты были нужны, если бы у него была пробирка с веществом. Которую нужно было бы сдавать в институт и объяснять её происхождение. А сейчас у него вещества не было, и можно было написать, что судьба Кораблёвой ему вообще не известна. Вот только рядовой Рогов и Люсичка с пробиркой зарубали на корню этот вариант. Рогова обязательно будут допрашивать, да и Люсичка может неожиданно где-то всплыть и рассказать, откуда у неё вещество.
Нет, про труп Кораблёвой придётся писать по-любому. Так что только три первых варианта ему подходили. Да ещё и про поездку на лодке придётся писать. Упомянуть и Людмилу Васильевну.
В общем, у него было над чем поразмыслить. Ситуация складывалась не очень приятная.
А сидящий за рулём Ефимыч не спешил. Хотя местность пошла ровная, почти без камней и больших барханов. Уже через час езды чувствовалось, что зона беспощадной жары остаётся сзади. Всё чаще встречались заросли колючки и кактусов. Все возвышенности, любые не доступные для барханов холмики густо зарастали съедобными кактусами. Было много термитников и, в отличие от тех, что он видел южнее Красноуфимска, большинство местных термитников было «живыми», а не просто торчало из земли твёрдыми столбами.
Быстро смеркалось, уполномоченный пил воду, поглядывая на восток в ожидании заряда. И тот пришёл. Казаки нашли холмик, за ним и остановились. Спрятались. Пришедший заряд оказался совсем нестрашным после тех, что уполномоченный переживал совсем недавно. Здесь, всего в сотне километров на север, всё было лучше. Спокойнее, добрее что ли.
– Эй, инженер, перекусишь? – отряхиваясь от песка и пыли, спрашивали у него казаки.
Горохов ещё не проголодался как следует, но он хотел восстановить силы и выносливость, порядком утраченные за последние три
