по полу. Тайрин подхватила ее, попыталась поставить, но тут же упала сама. Бубенчик выскользнул из кармана и покатился, жалобно звякая.
* * *
Ньюке-Чоль разбила чашку. Кьяра вздохнула, посмотрела укоризненно (все-таки это была пятая чашка за два дня, есть отчего расстроиться). Ньюке-Чоль закрыла ладонями лицо и расплакалась. Первый раз. Может, ей нравилась эта чашка?
Кьяра присела рядом, обняла. Что-то происходит с ее малышкой, вот уже который день она сама не своя. Сначала перестала петь и смеяться, и все время будто прислушивалась к чему-то, ей одной известному. Как ни пыталась разговорить, рассмешить ее Кьяра, все было бесполезно. Ньюке-Чоль только прятала лицо, а если Кьяра сильно уж напирала, начинала раскачиваться из стороны в сторону, глядя в одну точку. Все женщины острова с ног сбились, пытаясь понять, что происходит. Сегодня рано утром Кьяра сходила на могилу Данаты и бабушки, поговорила с ними, а потом позвала туатлина. Она забралась ему на голову, долго лежала там, раскинув руки, обнимая его, и говорила, говорила. А потом вдруг туатлин вздрогнул. Вздрогнул, будто его кто-то очень сильно испугал. И закричал. Кьяра никогда не слышала, чтобы туатлин кричал. Она прижала ладони к его голове, пытаясь успокоить, но он метнулся в сторону и ушел на глубину.
А потом эта чашка. И слезы Ньюке-Чоль. Кьяра обнимала ее и думала, что вот сейчас, прямо сейчас происходит что-то плохое, что-то страшное и непоправимое – но где, с кем и что? Она не могла понять.
– Мия, – сказала Ньюке-Чоль.
– Что?!
– Мия.
Ньюке-Чоль не умела говорить. Ее язык напоминал птичий щебет, ни одного внятного слова, и, хотя Кьяра мечтала о том, что однажды он превратится во что-то осмысленное, сейчас ей стало страшно.
– Что-то случилось с Мией?
Ньюке-Чоль кивнула, прижалась к Кьяре и вдруг запела:
Спи, звоночек мой усталый,
Лори-лори-лей.
Спи, прижмись покрепче к маме,
Лори-лори-лей.
Прилетела птичка ньюке,
Лори-лори-лей.
Будет доченьку баюкать,
Лори-лори-лей.
У Кьяры похолодел затылок, она беспомощно оглянулась. Ее взгляд уткнулся в книгу сказок, которую она нашла на крохотном острове, когда они плыли с Мией и Киром спасать Тайрин. Она вспомнила, как Кир приходил к ней, уговаривал куда-то там пойти, с кем-то поговорить, а она была так занята, просто вот по уши, надо было начинать жить заново, строить свой мир тут, на острове, ей было не до разговоров, и Кир ушел ни с чем, а теперь вот она поняла, что зря, зря, зря отмахнулась тогда, надо было пойти. Кьяра аккуратно высвободилась из объятий Ньюке-Чоль и подошла к столу, на котором лежала книга. Она открыла ее на сказке про морского исполина, повелителя штормов, и написала угольком, который кто-то из детей забыл здесь: «Надо спасти Мию». Она не знала, зачем это сделала и как это может помочь Мии, но ей стало чуточку легче.
* * *
Ей чудилось: она сидит верхом на Солке, который стал огромным и мчится по Верхним лугам, по звездным дорогам, он больше не притворяется псом, он настоящий бог ветров, сильный и добрый, он огромен, он несет ее вперед на своей могучей спине.
И в этот самый миг Лита поняла, что нет никакого страшного бога Семипряха, который держит в руках нити жизней всех живущих, что тень за спиной Анилу на фреске в храме разрушенного города – это ее собственная тень, ее темнота, которой она дала имя и которой оправдала все то зло, что совершила. И что в каждом человеке живет и ждет своего часа такой вот темный бог, как ты его ни назови. Ждет, когда ты приоткроешь для него дверь, выпустишь наружу. И что сама она, Лита, была в шаге от того, чтобы сделать это, она уже протянула руку, она почти толкнула дверь, только та оказалась слишком тяжела для нее, не по силам, но если бы она смогла открыть ее, то и вправду стала бы Анилу. Той, что служат черные жрицы. Они шьют себе платья из детской одежды, которая никогда не станет мала тому, для кого предназначалась.
