Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
К поручению партизан и подпольной организации Фролов отнесся очень добросовестно и собрал все необходимые сведения.
Трехэтажное здание тюрьмы, как он сообщил, настолько забито заключенными, что в камерах нельзя ни сесть, ни лечь. Тюрьма обнесена высокой кирпичной стеной. Во дворе находятся баня, больница, мастерские, канцелярия, гараж, караульное помещение. По приблизительным подсчетам Фролова, в тюрьме содержится сейчас не менее тысячи человек.
Пленные советские офицеры, которыми интересовалась Большая земля, пока еще живы и рассажены по разным камерам второго и первого этажей. Последние несколько дней их не вызывают на допросы: гестаповцы и полиция заняты следствием по делу разгрома школы.
Староста Полищук тоже жив и сидит в общей камере на первом этаже. Его два раза водили на допрос, но, кажется, он отделался пока только легким испугом.
Среди заключенных около ста коммунистов и комсомольцев, схваченных гестаповцами и доставленных в тюрьму из разных мест.
— Охраняется тюрьма крепко, — сказал Фролов. — Один часовой у ворот, на четырех угловых вышках тоже часовые. В караульном помещении постоянно находятся человек пятнадцать да на каждом этаже по два дежурных надзирателя.
— Ключи от камер у кого? — спросил Беляк.
— У надзирателей. На всякий случай ломики нужно припасти. Ломиком раз стукнул, и долой замок, а ключом в горячке, пока попадешь в дырку, много времени уйдет.
«Да еще перепутаешь ключи», — подумал Костров и сделал заметку в своей книжечке.
— Как фамилия начальника тюрьмы? — спросил он.
— Майор Квачке. Он немец. А его заместитель Шурпак — русский из белогвардейцев, — ответил Фролов.
Обе фамилии также попали в книжечку начальника разведки.
Далее Фролов рассказал, что под тюрьмой есть большое бомбоубежище. Пользуются им все кроме заключенных. Все караульные посты связаны между собой электросигнализацией. В кабинете начальника тюрьмы, его заместителя и в комнате дежурного стоят телефоны.
Костров продолжал делать заметки. В таких случаях полагаться на память было нельзя.
— Кто находится в больнице? — поинтересовался Беляк.
— Сейчас там народу немного, — ответил Фролов. — Но этих в расчет не принимайте. Кто попадает в больницу, через несколько дней — человек конченый. В больницу кладут после допросов.
Беседа с Фроловым заняла более часа. Условившись об очередной встрече, его отпустили. Костров сел писать донесение в лес.
…Когда Костров уже собирался спать и сооружал себе ложе, неожиданно появился Микулич.
И Беляк и Костров по лицу старика сразу определили, что он пришел с какой-то важной вестью.
— Ты что, старик, на ночь глядя пожаловал? — спросил Костров.
Губы Микулича растянулись в ухмылке.
«Старый хитрец, — подумал Беляк. — Никогда сразу не выложит. Сейчас начнет загадки загадывать».
Так и случилось.
Микулич сел на камень, закрутил цигарку, раскурил ее. Делал он все это не торопясь, с хитрой улыбкой на губах.
— Спрашиваешь, чего пожаловал? Сейчас скажу… Помотался я по городу, а потом айда к себе. Полчаса назад, не больше. Вошел в сторожку, гляжу — и глазам своим не верю. Ажно дух у меня захватило. Сидит за столом и улыбается во весь рот. И кто бы, вы думали?
— Твоя старуха, конечно, — ответил Беляк с самым серьезным видом.
— Тьфу! — сплюнул Микулич. — А чего же у меня от нее дух захватывать будет?
— Как отчего? При одном виде, от радости.
— Тоже придумали!… Совсем не старуха.
— А кто же?
— Иван Тимофеевич Бакланов!
— Кто?… — в один голос вскрикнули Беляк и Костров.
— Бак-ла-нов! Бакланов. Понятно?
— Да ты что?!
— Точно так.
— Где же он сейчас? — спросил Беляк.
— А вот тут за стеной выстаивает…
— Ты в своем уме? — воскликнул Беляк и сорвался с места. За ним последовал Костров.
Но Бакланов уже показался у входа.
Если бы кому-либо из партизан пришлось увидеть Бакланова невзначай, то, конечно, никто бы его не узнал. Голова у него побелела, правая щека была сильно изуродована, левая рука не действовала. С прежним Баклановым никакого сходства.
Друзья горячо обнялись.
— Это тебя ресторан так преобразил? — внимательно разглядывая Бакланова, спросил Костров.
— Да, после ресторанчика, — с усмешкой ответил Бакланов. — По самый гроб я его помнить буду.
— Крепко! — сказал Микулич. — Родная мать не узнает.
— Спасибо, говорю, что хоть жив остался, — махнул рукой Бакланов. — Это главное. Я потом уже узнал, что после взрыва мало кто ноги унес.
— Но как же все это получилось? — спросил Беляк, вспоминая тот последний перед взрывом ресторана разговор, когда Рузметов наставлял Бакланова и советовал ему быть особенно осторожным в момент поджигания шнура.
— Так вот и получилось… Не нарочно же я. Не враг самому себе. Действовал правильно. Все помню, ровно это вчера происходило. Отлично знал, что в моем распоряжении оставалась минута или полторы. Но подвел меня этот старый хрыч Расторгуев. Только я вошел в свою комнату, запер дверь на крючок, выдвинул ящик стола, в который был выведен шнур, чиркнул спичку и опять задвинул ящик, как слышу — кто-то дергает дверь. Потом голос Расторгуева: «Открой, Иван Тимофеевич!» Я обмер. Но мне-то ведь все равно надо было выходить через эту дверь, не оставаться ж в комнате. Думаю: времени еще хватит — где полторы, там и две минуты. Надо бы мне открыть дверь, оттолкнуть Расторгуева и бежать, а я впустил его и стою как вкопанный. Он вошел, посмотрел на меня и спрашивает с усмешкой: «Деньги считаешь, что ли?» И тут я только сообразил, что стою и шепчу про себя, как учил Усман: «Тридцать один, тридцать два, тридцать три…» — секунды высчитываю. Уже к минуте подходит. «Пойдем», — говорю Расторгуеву. А он мне показывает на ящик стола: «Цигарку-то куда засунул! Гляди, дым валит! Пожару еще наделаешь. Загаси». И зачем я решил вернуться к столу, вместо того чтобы выскочить вон, не знаю. Только сделал шаг, и вдруг — хрясь!… И больше ничего не помню.
Впервые очнулся Бакланов, по его подсчетам, на третьи сутки, в поезде, по дороге в Германию. Его эвакуировали с несколькими тяжело раненными немецкими офицерами в специальном санитарном вагоне: приняли, вероятно, за какую-то высокопоставленную личность, приглашенную на банкет.
Полученные раны и сотрясение мозга приковали его на долгие месяцы к постели. За это время он успел побывать в больницах Берлина, Франкфурта, Лейпцига. Его дважды оперировали. Врачи сомневались в благополучном исходе, но здоровый организм поборол все.
— Инвалид я теперь вкруговую. Жинка не примет, скажет: «Иди туда, откуда пришел».
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
