Боттон моргнул. Взгляд его метнулся вправо. На миг она испугалась, что он ответит: Нобуюки, – хотя она не знала на «Дерехо» никого с таким именем.
– Лейтенант Де Каамп.
– Пусть она немедленно пришлет мне на станцию двух вооруженных сопровождающих.
– Будет исполнено, – сказал Боттон. – У вас проблемы?
– Нет. Мне до отлета надо кое-где побывать, и я не уверена, что меня впустят, – пояснила она. И со смешком добавила: – Или выпустят.
Через час она входила в психиатрическое отделение медкомплекса Гевиттера в сопровождении двух десантников. В приемной дежурил молодой человек с длинной, не по моде, стрижкой. При виде нее он стал белее мела.
– Я к доктору Ахмади, – сказала она.
– Конечно. Присядьте в приемной, а я… – Я должна видеть доктора Ахмади немедленно.
– Я точно не знаю, где она сейчас.
Танака, опершись руками о стол, склонилась к нему и ласково улыбнулась.
– А если представить, что дело действительно важное, как бы вы ее искали?
Ординаторская в самом деле была почти пуста. Теплая комната с рассеянным освещением и живыми растениями – папоротниками и лианами, свисающими из настенных кашпо. Две длинные кушетки, позволяющие поспать, и автокамбуз такой сложности, будто ему предстояло кормить целый корабль.
Она не знала, то ли других врачей предупредили, то ли Ахмади и раньше сидела одна, но, сев напротив, Танака заметила, что чай в ее кружке подернулся пленкой, как бывает, если напиток остыл нетронутым. Взгляд психиатра, прежде чем задержаться на пациентке, немного поблуждал.
– Это вы, – сказала Ахмади.
– Я, – согласилась Танака и подтолкнула к ней через стол пакетик с двумя последними таблетками. – Как они действуют? Каким образом снимают остроту симптомов?
Ахмади покивала.
– Снижают активность височно-теменных долей, давая некоторый антипсихотический эффект. Ослабляют спонтанные включения нейронов по всей коре. Должн о помогать вам не реагировать на любые внешние сигналы.
– А еще что так действует? Какие препараты? Мне нужен весь список.
Ахмади протянула к ней ладонь. Танака поняла не сразу, а поняв, вложила в нее свой терминал. Ахмади, записывая названия лекарств, продолжала говорить.
Голосом, мягким до расплывчатости:
– Я еще работала интерном, когда мне попался пациент с невосприятием левого.
– Не понимаю.
– Из-за каких-то особенностей мозга он не воспринимал концепции левого. На просьбу нарисовать круг рисовал только правую половину. Если просили нарисовать циферблат механических часов, все цифры теснились в правой части. Это как цветная слепота, только в отношении половины поля восприятия.
Танака склонилась к ней со стула.
– Вы здоровы?
– Я часто задумывалась, как странно чувствовала бы себя с таким недостатком. Но никогда не думала, какими странными мы представляемся ему. Невероятные люди, у которых мир вдвое больше, – он этого вообразить не мог. Изменив мозг, вы меняете доступные вам мысли.
Она опустила терминал на стол рядом с забытым чаем. Когда она подтолкнула машинку к Танаке, звук был как ногтем по коже. Танака не взяла терминала.
– С вами то же самое.
– Да, – сказала Ахмади. – Я вспоминала тоннель.
В нем были вы. Случилась какая-то беда.
– С Нобуюки, – подсказала Танака. – Кто бы ни был этот хрен.
– Нас связали, – продолжала Ахмади. – Создали перекрестное соединение между нашими нейронами. Так, что электрический сигнал в нейроне одного мозга вызывает возбуждение нейрона в другом. Знаете, мы проделывали такое с крысами. Вживляли в мозг одной электрод, действующий как радиопередатчик. А приемник навешивали другой крысе в другом помещении. Показывали одной красный сигнал, а другой давали удар. Через некоторое время та, что видела красный сигнал, вздрагивала, даже если удара не было. Мы это называли «телепатией для бедных».
– Не хочу обидеть, но гнусными делами вы занимались.
– Я задумывалась, как это… выглядело бы у человека. Вроде сна, но не сон. Это как быть частью идеи, не умещающейся в одной голове. Быть частью мозга такой величины и сложности, что он уже не человеческий. Он состоит из человеческих, но сам – нет. Так же как мы – не нейроны и не клетки.
– Вы все еще считаете это насилием в интимной сфере?
– О, да. – В тихом голосе Ахмади звучала непререкаемая убежденность. – Да.
Танака взяла со стола ладонник. На экране висел список дюжины препаратов с дозировками и предостережениями. «Не принимать на голодный желудок». «При появлении сыпи прекратить прием». «Нежелательно при беременности». Она пришлепнула ладонник к запястью и убрала в карман две оставшиеся таблетки.
– Это распространяется, – сказала Ахмади. – Не только у тех, кто оказался с вами в пространстве колец.
Это расходится как эпидемия.
– Знаю.
– Как оно умудряется это проделывать?
Танака встала. Ахмади показалась ей меньше ростом, чем на первом приеме. И лицо стало мягче. И восхищавшийся ею голос – тот, которому она напоминала жену, не звучал. Был занят другим. Или заглушен лекарством.
– Не знаю как, – ответила Танака. – Но постараюсь узнать.
– А как это прекратить?
– И это я тоже выясню, – сказала она и вышла.
В коридоре, направляясь к аптеке, перегнала список обоим десантникам.
– Берем то, что у них найдется. И все, что понадобится для синтезирования новых на «Дерехо».
– Откуда нам знать, что понадобится?
– Потрясите фармацевта, – сказала Танака.
Времени ушло больше, чем ей бы хотелось, зато и набрали много. Пришлось взять большие голубые мешки, в которых хранили личные вещи пациентов. Уходили нагруженные, будто обошли большой торговый центр. Один из докторов – маленький, круглолицый, с жидкой бородкой – до самого хаба бежал за ними, огорченно всплескивая руками. Танака обошлась с ним любезно: сделала вид, что не замечает.
Лифт подошел через несколько секунд. Пока его ждали, один из сопровождающих откашлялся:
– Прямо в док, сэр?
– Да, – кивнула Танака и тут же спохватилась: – Нет, погодите.
Лифт уже звякнул. Она открыла один мешок, нашла в нем знакомую упаковку таблеток.
– Поезжайте. Встретимся на корабле.
– Вы уверены, сэр?
– Ступайте.
Она не стала проверять, исполнено ли приказание. Если на «Дерехо» нашелся бы такой дурак, что ослушался бы ее сейчас, такого и беречь не стоило. Она тихо вернулась в ординаторскую. На сей раз там было больше народу. На нее уставились как на опасного зверя. И правильно.
