солдат. Что делать, что делать, Аполлон?..»
Но рабы, взвалив свертки с оружием на плечи, остались позади лудиев. Солдаты подошли к ним, взяли под стражу. Ещё четверо солдат заняли места впереди строя, рядом с ланистами.
И все замерли.
Никто не шевелился, не давал команд. Будто бы приехали сюда, чтобы вот так выстроиться в две шеренги и стоять в молчании. Акрион почувствовал, что вот-вот лишится рассудка: из всего случившегося за день – да и за последние несколько месяцев – это нелепое ожидание было ужасней всего. Хуже одиночества, горше печали по дому, тяжелей морского путешествия и мучительней рабских колодок. «Может, вот он, знак Аполлона? – лихорадочно соображал Акрион. – Бог дарует время, чтобы я воспользовался заминкой и сбежал? Но как?! Впереди – солдаты, позади – солдаты, ворота заперты. Меча и щита нет. Похоже, оружие дадут только перед самым боем. Что же делать?..»
Снаружи бурлила толпа. Акрион вдруг сообразил, что шум точь-в-точь походил на тот, который он всегда слышал в скене, переодеваясь перед спектаклем. В прежние времена, когда жил, счастливый, не зная тайн и не совершая зла. От этого сердце стиснула такая тоска, что захотелось согнуться пополам и упасть на песок. И проснуться...
Да только это – не сон. Во сне приходят эринии, хлопают крыльями, пронзительно кричат, тянут когти. Каждую ночь. Каждую, каждую ночь. Нет, это не сон. Просто явь для Акриона теперь ещё страшнее сна.
В этот миг снаружи взвыли трубы. Застучал барабан. Все вздрогнули: даже солдаты, даже Меттей. Глашатай проревел что-то по-тирренски – слов опять было не разобрать – и ланисты двинулись вперёд, на арену. Лудии нестройно, неохотно переставляя ноги, зашагали следом.
Выйдя из-под арки, Акрион разом ослеп и оглох. Ослеп от солнца, от раскалённой белизны песка, от блеска золотых статуй. Оглох от грянувшего рёва тысяч зрителей, от грохота барабанов, пения труб. Моргая, он принялся оглядываться; такого зрелища видеть никогда не приходилось.
Театр был огромен. Округлой формы арена – неимоверных размеров, в сотню раз обширней привычной Акриону орхестры. Бесконечные, поднимающиеся к самому небу каменные скамьи театрона. Щедро украшенные изваяния в проходах, многие – со змеиными головами богов, прочие – с человечьими: должно быть, именитые правители Вареума. Сетчатая загородка вокруг арены высотой в дюжину локтей. Разноцветный тент над верхними рядами, натянутый на длинные, нависающие над зрительными рядами мачты.
И, конечно, люди. Кричат, свистят, топают, стучат по перилам, машут табличками, жуют орехи, пьют вино, спорят, делают ставки. Веселятся. Ждут ещё большего веселья, ждут боя. Крови.
Вновь запели трубы, и оглушительно, перекрывая шум публики, взревел глашатай. Теперь Акрион разобрал несколько слов: нечто напыщенное, про похороны, вечную славу и геройскую смерть. Прозвучали имена Меттея и Тарция, затем, кажется, чьи-то ещё. Зрители встречали каждое имя новым взрывом криков и свиста. В руках глашатая сияла, отражая солнце, большая медная воронка. Акрион слышал раньше об этом изобретении, которое тирренам вроде бы даровали боги. Звук самого слабого голоса благодаря хитроумному устройству становился невообразимо громким. В Элладе такими воронками не пользовались: актёры брезговали ими из-за того, что медный, гулкий призвук скрадывал интонации и портил игру.
Глашатай закончил речь, и музыка взвилась к безоблачному, сизому от жары небу. Незнакомый ритм, странная, прыгающая мелодия. Тиии-да, ти-да, та-та, тиии-да, ти-да, та-та… Люди принялись топать и вопить в такт. Акрион скрипнул зубами: звуки впивались в уши, барабаны стучали словно бы по самому черепу. А этот общий крик, голодный, жадный, гнусный! Тиррены действительно пришли посмотреть, как он будет умирать? Им такое нравится? Они хотят видеть, как он будет пропускать удар за ударом, а потом, весь в крови, упадёт, и его прикончат? Это у них вместо спектаклей?!
Акрион понял, что больше не боится.
Он был зол.
«Никто сегодня меня не убьёт, – подумал он, щерясь, точно одичавший пёс. – Я – Акрион Пелонид, царь Эллады. Одолею врагов, потом сбегу и вернусь домой. А, как сяду на престол, отправлю в Вареум лазутчиков, чтобы сожгли этот сраный театр дотла. О Аполлон, дай мне сил. Только не для бегства дай. Для боя».
Тем временем их процессия успела сделать круг по арене, вернуться к арке и вновь скрыться в зале. После яркого дня здесь было почти темно. Пока глаза Акриона привыкали к сумраку, солдаты протопали в угол и отперли низкую незаметную дверь. Из проёма потянуло сквозняком. Внутри темнели два округлых хода, ведущие в тоннели: налево и направо.
Бойцы чужой команды скрылись в левом тоннеле. Меттей, повелительно взмахнув рукой, шагнул в правый. Двое солдат прошли следом – пригнув головы, чтобы не потревожить гребней на шлемах.
– Живей! – донёсся из тоннеля окрик Меттея. – За мной!
Лудии повиновались. Акрион отчаянно заозирался: бежать?! Но сзади маячила ещё пара солдат, и большие ворота по-прежнему были на запоре. Спастись же бегством через арену смог бы лишь Кадмил с его способностью летать: не было иного способа преодолеть высокую сетчатую загородку, разделявшую воинов и зрителей.
Ветер, что сквозил из тоннеля, отчетливо пах мертвечиной.
Спиро, шедший впереди, оглянулся, сверкнул щербатой ухмылкой:
– Помрёшь героем, артист. Добро пожаловать в траханый Аид.
Стиснув зубы, Акрион нырнул вслед за Спиро в узкий, выложенный неровными камнями ход. По стенам горели редкие лампы, чадили, смердели гарью. Над головой нависал низкий дощатый потолок. Сквозь щели между досками то и дело тонкими струйками сыпался песок. «Мы под ареной? – Акриона передёрнуло. – Как же наверх попадём?»
И тут же увидел в расширившемся проходе вереницу кабинок, забранных решётками. Сбоку каждой кабинки громоздился механизм: зубчатое колесо, сцеплённый с колесом вал из цельного древесного ствола, натянутые канаты, блестящие от работы рукоятки. «Подъёмники, – догадался Акрион. – Киликий рассказывал. Чтобы актёры, как по волшебству, на орхестре появлялись… Тьфу – не актёры. Лудии».
– Стоять! – скомандовал Меттей. И снова: – Стройся!
Лудии вытянулись в ряд. Послушные жесту, подбежали рабы, изнемогающие под тяжестью свертков с вооружением. С лязгом и грохотом уронили свёртки наземь. Меттей принялся выбирать оружие и доспехи для каждого из подопечных, вполголоса давал советы. Рабы суетились, подбирали по длине мечи, помогали надеть броню, затягивали ремешки.
У Акриона свело живот. Если раньше в голове ещё жила маленькая, дурацкая надежда, что обойдётся без боя, то теперь стало ясно: не обойдётся. Всё было совершенно серьёзно. Их готовили к драке. К смерти.
Солдаты стояли тут же, опёршись на копья. Вполголоса перебрасывались пустыми, обыденными словами – о своём, о дежурствах, о строгом начальнике
