согласилась в открытую объявить его наследником махараджи.
— Вы выпили чаю? — догадалась Первин.
Вандана покачала головой.
— Нет. Мы курили сигареты. Мне кажется, он что-то туда подсунул. Сигарета была в мундштуке, поэтому я ничего не заметила.
— То есть, уезжая из башни, вы уже плохо себя чувствовали?
— Да, и если бы лошадь моя не знала дороги, я бы просто не добралась до дому. А потом вы отправили дурвана за доктором Эндрюсом — это меня и спасло. Я понятия не имела, чем именно меня отравили, но если бы доктор не стал давать мне уголь, я бы не выжила.
— Слуги не спешили звать врача, потому что боялись, что у вас холера и про это прослышат. — Первин протянула к Вандане руки. — Я так рада, что вы выжили — и что вы не причастны к козням Адитьи. Хотя, конечно, было бы лучше, если бы вы подробнее рассказали мне все это еще до отъезда во дворец.
— Я вас еще очень плохо знала. — Вандана сдержанно посмотрела на Первин. — Не понимала, можно ли вам доверять. Мать моя была танцовщицей, отец — мелким придворным, который так и не признал ни ее, ни меня. А законная его дочь — Арчена, одна из фрейлин из Сатапурского дворца.
— С Арченой я знакома. Не слишком приятная дама. — Первин представила себе, как вельможа едет на празднество во дворец, выбирает себе танцовщицу для частных увеселений, развлекается и думать не думает про возможный плод этой связи. Возможно, холодность Арчены к Первин как раз тем и объяснялась, что она страшилась расследования, которое могло расшатать дворцовую иерархию. Тем не менее оставался вопрос про лунный камень.
— А вы действительно украли этот кулон, как утверждала махарани Путлабаи?
Вандана глубоко вздохнула.
— Когда мне приказали покинуть дворец, я взяла его из ванной раджматы в зенане.
— А что случилось с махараджей Моханом Рао?
Вандана опустила глаза, на лице мелькнуло выражение боли.
— Мне было всего четырнадцать. Я ни о чем не просила — он сам меня домогался, и даже мать мне сказала, что я должна подчиниться. Все твердили: мне оказана особая честь. Я боялась, но знала при этом, что отказать не смогу.
Первин кивнула. Она прекрасно знала, насколько беспомощна молодая женщина перед лицом единодушия всех окружающих.
— Я забеременела, мать моя придумала, что мне, мол, нужно ухаживать за бабушкой, которая уехала в родовую деревню. Она опасалась за мою жизнь — Путлабаи не хотела, чтобы муж ее узнал про ребенка. В деревне я родила очаровательного мальчика с глазами того же цвета, что и у всех махараджей Сатапура. — Взгляд Ванданы устремился за спину Первин, в окно, на ипподром Пуны. — Его отдали на воспитание в семью, которая принадлежала к касте придворных шутов. У них не было собственного сына, а они очень хотели продолжить семейную традицию. Даже оставили ему имя, которое я ему дала: Адитья. Я назвала его Повелителем Солнца, потому что хотела, чтобы ему было чем гордиться, даже если он вырастет клоуном или лицедеем.
— А как так вышло, что вы вернулись во дворец?
— К моему удивлению, оказалось, что махараджа желает меня видеть, он отправил вестника на розыски. В деревне мы жили голодно и скудно, все уговаривали меня вернуться. — Она грустно взглянула на Первин и добавила: — Путлабаи меня ненавидела, мне постоянно приходилось следить, не подсыпали ли мне в пищу яда, я очень похудела. Видимо, именно поэтому я больше не беременела. Ну, и возраст давал о себе знать. К моим семнадцати годам он пресытился моим телом. А в душе я всегда мечтала о том, чтобы Адитья подрос и приехал во дворец в качестве ученика шута.
— То есть в 1905-м вы покинули дворец снова? — догадалась Первин.
— Совершенно верно. С возрастом я стала все больше упражняться в танце, меня сделали старшей танцовщицей. Во дворец приезжало множество интересных посетителей из других стран. Я выучила несколько фраз по-английски, даже некоторые французские и немецкие слова. А потом на меня положил глаз сын махараджи. Он еще ребенком видел, как я танцую, и, видимо, влюбился. Я очень тяжело переживала свое одиночество, да и уж больно хотелось хоть чем-то насолить его матери. Он дарил мне драгоценности, сари и прочие роскошные вещи. Я поняла, каково это — быть женой богатого человека, который тебя любит.
— И вы снова забеременели?
Она кивнула.
— Через три месяца фигура моя изменилась, поползли сплетни. Я слышала: его родители требуют моего изгнания. В тот день, когда меня выдворили за ворота, я пробежала по всей зенане, сложила свои наряды для выступлений и драгоценности — рассчитывала их потом продать. Забрала и кулон с лунным камнем, который махарани случайно забыла в ванной. Думала, что продам его и на это проживу.
Первин вздрогнула.
— Так вас всего лишь предполагалось отправить в другое место? Махарани Путлабаи думала, что вас убили.
— Да, именно это она и замышляла. Но один из носильщиков паланкина, в котором меня уносили, все время плакал. Он мне и сказал, что им приказано бросить паланкин в реку. — Вандана снова уставилась в окно. — Взамен на спасение жизни я отдала каждому из них по драгоценности. Надеялась, что меня укроют родственники — до деревни было всего несколько километров, а еще я увижу сына. Но они побоялись меня впустить, а в семействе шута мне даже дверь не открыли. — Она покачала головой. — Я слышала, как Адитья смеется, — он играл у них во дворе, — но повидаться нам не удалось.
— Как это, видимо, было тяжело. Беременная, совсем одна. Страшная ситуация! — посочувствовала Первин.
— Я подумывала покончить с жизнью — но потом поняла, что именно этого-то и хотят махарани и ее муж. Тогда я решила выжить им в отместку. — Вандана распрямила спину и посмотрела на Первин. — В соседней деревне я нашла повитуху, та приготовила мне особый чай. Через день я уже не была беременна. — Она вгляделась в Первин, и взгляд вобрал в себя годы бессловесного горя. — Я получила свободу. Отправилась в Пуну. Я немного говорила по-английски, меня наняли айей в семью англичан. Там я проработала три года, потом они вернулись в Англию и взяли меня с собой. Однако на судне я встретила интересных людей — троих музыкантов-индусов, которые ехали в Европу, чтобы выступать там в очень популярной труппе.
— Королевском индийском оркестре! — припомнила Первин.
Вандана кивнула, на лице ее проступила гордость.
— Они очень заинтересовались, когда узнали, что я была придворной танцовщицей, уговорили для них станцевать. Однажды вечером, когда я уложила своих
