капризно выпятила губки и пожаловалась:
– Видимо, Михайло, твоя матушка так никогда меня и не полюбит. Прошла и даже не посмотрела в мою сторону, будто меня не существует. А ведь я ей все простила и даже приложила неимоверные усилия, чтобы вызволить из заточения.
Карина говорила насмешливым тоном, но было заметно, что она обижена. Чтобы успокоить ее, Олег сказал:
– Не переживай, меня она тоже невзлюбила с первого взгляда. Так что давай держаться вместе. И вместе прощать.
Михайло нахмурился. Ему было стыдно перед друзьями за поведение матери.
– Простите ее, – сказал он.
– Ибо не ведает, что творит? – усмехнулась Карина. – Вот в этом, боюсь, ты ошибаешься.
Марина взглядом попыталась остановить сестру и даже незаметно дернула ее за руку.
– А что я такого сказала? – возмутилась разобиженная Карина. – И перестань щипать меня исподтишка! Давно пора оставить свои детские привычки. Есть что сказать – скажи, нет – не мешай говорить другим.
– Говори, да не заговаривайся, – покраснев, сказала Марина. – Помнишь? «Нам не дано предугадать…»
Но Карину было не удержать. Видимо, пренебрежительное поведение матери Михайло задело молодую женщину сильнее, чем она сама думала. А вмешательство сестры, вставшую не на ее сторону, только распаляло обиду.
– Я, может быть, целый месяц по-человечески ни с кем не разговаривала, – заявила она. – С твоей стороны, сестренка, очень даже стыдно закрывать мне рот. Мне кажется, что только Олег меня и понимает. Вот кто настоящий друг, а все остальные только притворяются таковыми.
Выпад был сделан против Михайло, это понял даже он сам, несмотря на свое простодушие. Но Михайло не стал возражать или что-то объяснять, на что рассчитывала Карина, а молча развернулся и пошел прочь.
– Куда это он? – с деланным удивлением спросила Карина. – Ни тебе здравствуйте, ни тебе до свидания. Тоже мне воспитание! Вот уж точно – дикий человек из дикого леса.
Она насмехалась, но ее глаза блестели от едва сдерживаемых слез.
– И это твоя обещанная благодарность? – упрекнула ее Марина. – Снова благими намерениями выстилаешь себе дорогу?
Тем временем Олег догнал Михайло, о чем-то переговорил с ним и вернулся обратно.
– Михайло просит его извинить, – сказал он, пытаясь быть дипломатичным. – Он неожиданно вспомнил об одном важном деле, не терпящем отлагательства. Как только он его закончит, снова присоединится к нам.
Марина благодарно улыбнулась ему. А Карина нарочито грустным тоном произнесла:
И если помнить в часы рассвета,
Что в час заката всегда расплата,
То очень малой быть может плата.
Но только мало кто помнит это.
– Хорошо сказано, – одобрительно заметил Олег. – А ты, случайно, не помнишь, что такое сочувствие?
– Все меня учат, – горько пожаловалась Карина. – И ты, друг.
Олег переглянулся с Мариной, и они улыбнулись, как заговорщики, понявшие друг друга без слов.
– Я думаю, вам надо побыть вдвоем после такой долгой разлуки, – сказал Олег. – Поэтому сейчас оставляю вас. А вечером приглашаю всех в гости. К тому времени, уверен, и Михайло вернется. Отметим это радостное событие.
– В Усадьбе Волхва?! – глаза Карины вспыхнули, как два светлячка в ночи, а слезы мгновенно высохли. – Вот здорово! Наконец-то осуществится моя мечта, и я попаду в цитадель развра…
Но Марина не дала сестре договорить, закрыв ей ладонью рот уже не фигурально, а по-настоящему, ладонью. И быстро сказала:
– Спасибо за приглашение, мы обязательно придем.
Но взгляд, который она при этом бросила на Олега, сказал ему гораздо больше. Счастливый, он поспешил откланяться и уйти, не став дожидаться сестер, несмотря на то, что часть пути они могли пройти вместе. Но он опасался, что дорогой Карина начнет его расспрашивать об Усадьбе Волхва и царящих там в недавнем прошлом нравах, а ему придется либо отмалчиваться, либо врать, потому что всей правды он пока не знал и сам. А то, что знал, его настораживало, и это было мягко сказано. Но осуждать уже умершего деда он не хотел, какие бы тайны ему ни открылись. И скажи он это честно, то еще неизвестно, как изменится отношение Марины к нему.
«Мне надо еще раз поговорить с Тимофеем начистоту», – думал Олег. – «А там будет видно». Успокоив себя этим неопределенным обещанием, он ускорил шаг, спеша оказаться в Усадьбе Волхва.
В это же самое время Михайло уже подходил к своему дому, сопровождая мать, которая шла не торопясь, словно пытаясь оттянуть неизбежный неприятный разговор с сыном. Она поняла это сразу по его суровому лицу, как только он догнал ее на мостике через овраг. Но, обменявшись взглядами, всю дорогу они промолчали, будто опасаясь, что их может кто-то подслушать. Бабка Ядвига, как и Михайло, знала, что лес живой, и, кроме того, в нем есть множество ушей, ловящих малейший звук, потому что от этого зачастую зависела жизнь или смерть в чьих-то клыках. А разговор, который им предстоял, должен был остаться между ними и с ними же умереть.
Когда они вошли в дом, бабка Ядвига присела на лавку у окна, а Михайло начал ходить из угла в угол, не зная, с чего начать. Но мать, вопреки обыкновению, не спешила прийти к нему на помощь. Она догадывалась, о чем сын хочет с ней говорить, и заранее была обижена на него, а потому уже сейчас не скрывала этого.
Наконец Михайло собрался с духом и, остановившись напротив бабки Ядвиги, произнес, стараясь, чтобы его голос звучал уважительно, но вместе с тем непреклонно:
– Матушка, я прошу вас впредь не причинять никакого вреда Карине.
Бабка Ядвига была готова и не замедлила с ответом:
– С чего ты вобрал такое в голову, сынок? Кто-то наговорил тебе на меня напраслину?
Но ее изумленно-обиженный вид не поколебал решимости Михайло.
– Я знаю, что произошло месяц назад на Зачатьевском озере, – сурово сказал он. – И простил вас только потому, что вы моя мать. Но впредь не прощу. Так и знайте. Я не позволю ее никому обижать. Я люблю эту женщину.
Бабка Ядвига скривилась, будто надкусила кислое яблоко. Смысла лукавить больше не было, и старуха ядовито спросила:
– А она тебя любит?
– И она тоже, – твердо ответил Михайло.
– А ты рассказал ей о своем участии в языческих обрядах Ратмира? – вопросила старуха и мстительно добавила: – Я ведь тоже все знаю, сынок.
– Еще нет, – отвел глаза в сторону Михайло. – Но обязательно расскажу.
– Вот тогда и поговорим, – заявила бабка Ядвига. – И если она по-прежнему будет тебя любить, то я клянусь, что не трону даже волоска с ее головы.
– Поклянитесь мной, матушка, – потребовал Михайло.
Старуха поморщилась, словно ее поймали на слове, но все-таки
