«Аллей» в уме?!. Впрочем, я вам верю. Верю, потому что этот эпизод был аккуратно извлечен из вашей памяти, равно как и все что касалось Моржуа и суда, на котором появились злосчастные бумаги. А чтобы у вас не возникло желания дальше выяснять причины своих ночных кошмаров, вам в голову внедрили довольно простой блок: каждое утро вы забываете о том, что творилось с вами во сне. Они бы вообще стерли все воспоминания о Черном Менестреле, но такое вмешательство — очень сложная штука, здесь завязано много ассоциативных последовательностей. Можно вообще ненароком сжечь мозги, а этого ваши «друзья» не хотели — стань вы внезапно недееспособным или, упаси Небеса, мертвым, власти вцепились бы в Агентство как свора бульдогов: Малефруа находит компрометирующие документы, Малефруа умирает — идиоту понятно, куда копать. И с тех пор, друг мой, вы еженощно терпите адские муки, а просыпаясь ничего не помните.
— Я не верю в это.
— Вспомните, когда вы в последний раз видели сон? Я имею в виду — со времени той «забытой» поездки в Белоречье? Не кошмар, а просто сон?
Некоторое время Малефруа молчал. Затем, трясущимися руками налив себе шампанского, осушил содержимое бокала как воду и спросил:
— Но как вы узнали об этом?
— Я бы ничего не узнал, располагай я лишь только полномочиями простого следователя ДДД. Но, к счастью, Их Величество король пообещал всячески способствовать расследованию. Я изложил свои подозрения в отчете, отдал бумагу Фунтику, ну а он…
— Ну а я, — Король зло ухмыльнулся, — переслал отчет Фигаро Тузику. С сопроводительной запиской. А Тузик — мужик простой. Через сутки Институт штурмовала его личная гвардия: начальство на дыбу, документы — следователям и через сутки мы знали сколько раз в день директор Института рукоблудил в школьном отрочестве… Там, кстати, в потайной картотеке такой дряни накопали, что — уй!.. — Фунтик махнул рукой. — На три виселицы каждому хватит. Так что будет вам, Фигаро, орден.
— Я согласен на медаль, Ваше Величество… Но что будет с «Черными Прудами»?
— Вы хотите сказать, что будет с «Агентством Петра и Павла»? — Король пожал плечами. — Совет директоров отправится на Дальнюю Хлябь — строить домики для ссыльных колдунов и думать над своим поведением. Думаю, лет десять им хватит для полной реанимации совести. А «Пруды», стало быть, теперь ваши, Малефруа. Я сюда ездить люблю, так что смотрите мне — содержать все в лучшем виде!
— Я бы добавил кое-что от себя, — следователь подошел к хозяину «Аллей», который с совершенно ополоумевшим видом сидел на полу у камина и мягко положил руку ему на плечо. — Как я уже говорил, Менестрель вернется. Рано или поздно, но он опять выйдет на берег. Поэтому, дабы ваши кошмары не возобновились, вам стоит отдать Моржуа то, что принадлежит ему по праву.
— Перебьется, — огрызнулся король. — Он, кстати, требует не земли — из него делец как из стульчака дирижабль, а просто денег. Сто тысяч компенсации. Дайте ему двести от щедрот — вы теперь не обеднеете — и, думаю, он вас еще в зятья позовет — у него, кстати, дочка на выданье есть, и весьма милая. Сто-восемьдесят-сто, вы такие фигуры любите, я знаю… А я ему пожалую еще земли — где-нибудь под Малыми Кочевряшками.
— Отличная мысль, Ваше Величество… Думаю, господину Малефруа нужно время чтобы придти в себя, так что предлагаю пока что его не трогать… Вот, держите, Клод. Это спирт, а это соль — вам сейчас полезно для восстановления душевного равновесия…
Следователь сложил руки на груди и повернулся спиной к камину. На фоне ярко пылающего огня он казался обитателем Преисподней, но не демоном, а эдаким чертом-городовым или, скажем, духом чревоугодия, явившимся в мир отвращать городских кумушек от беговых дорожек и искушать запретными дарами кондитерских лавок.
— Однако, господа, я бы хотел продолжить… И, как я уже говорил, я сразу понял, что один из вас, присутствующих здесь никогда не встречался с Черным Менестрелем. В этом я не ошибся. Но я ошибался, думая, что этот человек — вы, господин Клерамбо.
— Я?! — музыкант, бледный от возмущения, привстал в кресле, потрясая бокалом точно скипетром. — Фигаро, вы ранили меня в самое сердце! Уличить меня во лжи — ах, как это похоже на бездушных обитателей пыльных контор! Канцелярские черви! Вы рвете на части сердце художника, вы…
— Довольно. — Следователь небрежно махнул рукой. — Оставьте эту кретинскую манерность и пафос, Клерамбо. Да, ваш лечащий врач поставил вам диагноз «шизофрения», а газетчики — с вашей же подачи — долгое время трезвонили об этом, но меня вы не проведете.
— Моя душа пылает в бездне адской! Ложь, клевета повсюду, я…
— Или, может, вы хотите, дабы с вашим доктором поговорили те же господа, что и с руководством Института мозга?
Клерамбо мгновенно заткнулся. На моложавом лице музыканта явно читалась напряженная работа мысли.
Думал он минуты три, после чего отрицательно покачал головой и совершенно нормальным тоном сказал:
— Нет, не хочу.
— Великолепно! Я давно подозревал, что вы весьма умный человек, Клерамбо.
— Ничего себе! — Мари Воронцова покачала головой. — Вы умеете говорить! А я-то думала, что великий Клерамбо умеет только вещать с небес!.. Но зачем вам эта комедия с бумагами из желтого дома?
— Это для его агентов, — Фигаро подмигнул музыканту, который чуть улыбнулся уголками губ. — Пока Клерамбо числиться невменяемым с него невозможно взыскать в судебном порядке выданные под его будущие работы авансы… Видите ли, наш гений-музыкант три года назад с потрохами продал себя «Дому Пылающих Сердец» господина Ле Франта.
— Они занимаются концертами, театральными постановками и катушками для патефонов, — кивнул Клерамбо. — У меня с ними контракт на пять лет; авансы выплачены огромные. Вот только удовлетворить их я, боюсь, не в состоянии.
— Если уж вы решили резко стать нормальным, — Фигаро достал из кармана пиджака трубку, — то, может, сами расскажете нам свою историю? А я пока подымлю и хлопну винца — в горле пересохло.
— Не вопрос, — музыкант кивнул. — Знаете, когда долго изображаешь психа очень трудно потом эту маску снимать. Так что я даже рад возможности поговорить по-человечески…
Он отхлебнул шампанского, закинул ногу за ногу и немного подумал, прежде чем начать.
— Меня, как вы, наверное, догадываетесь, зовут не Астор Клерамбо. Это просто сценический псевдоним; мое настоящее имя Питер Яшин. Музыкой я занимался с самого детства и, скажу без лишней скромности, уже тогда я был весьма талантливым юношей. Начинал… Начинал я как обычно: пел в ресторациях, играл на площадях, даже ездил одно время с цирком. Потом меня заприметил
