конечном счете, приспосабливаться к ней, особенно под натиском промышленной революции. В ходе этого процесса активное уравновешивание стало главным способом распределения давления на континентальные государства, что в долгосрочной перспективе вело к преобразованиям в политико-экономической организации «отсталых» комплексов государства/общества. Ex hypothesis, из этого следует, что под давлением геополитической конкуренции, развернувшейся особенно между Францией и Британией после поражения Франции в Семилетней войне и победоносных, но, в конечном счете, провальных в финансовом отношении кампаний в обеих Америках, ослабленная в военном плане и стоящая на пороге финансового банкротства Франция была вынуждена, пройдя через эпоху драматических классовых конфликтов, насильственно изменить свои внутренние общественные отношения собственности. Британия, опиравшаяся на расширяющуюся капиталистическую экономику, продолжала сталкивать некапиталистических акторов друг с другом, доводя их до финансового и экономического истощения [Van der Pijl. 1996. S. 62–63; 1998. P. 89ff]. Изменение осуществлялось не непосредственным военным завоеванием или навязыванием политического курса (что было невозможно в континентальной Европе), а «финансовым изнурением» [Baugh. 1989. Р. 56]. Оно заставило континентальные государства пройти через несколько геополитически опосредованных кризисов – Французскую революцию, наполеоновские войны, войны за освобождение, а также последовавшие за ними «революции снизу». Все это привело к аграрным реформам, освобождению крестьян и государственным изменениям. Хотя трансформация Франции в наибольшей степени зависела от давления Британии, прусская революция сверху была запущена наполеоновскими победами, в конечном счете аннулированными Британией. Только после общеевропейского распространения капитализма, европейских революций конца XIX – начала XX вв., а также «освобождения» рынков новая логика свободной торговли установила нетерриториальные правила международного присвоения прибавочного продукта, основанного на неполитических контрактах частных граждан.
Разработка этого тезиса, естественно, потребовала бы осуществить синтез огромного количества историографических данных и погрузить их в описание, управляемое совершенно новой теорией. Хотя такая задача выходит за пределы данной книги, здесь можно наметить основные контуры такого проекта. Карл Маркс и Фридрих Энгельс выдвинули знаменитый тезис, согласно которому капитализм должен был сотворить мир по своему подобию:
Потребность в постоянно увеличивающемся рынке для ее продуктов гонит буржуазию по всему земному шару Всюду должна она внедриться, всюду обосноваться, всюду установить связи. Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим… На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга… Дешевые цены ее товаров – вот та тяжелая артиллерия, с помощью которой она разрушает все китайские стены и принуждает к капитуляции самую упорную ненависть варваров к иностранцам. Под страхом гибели заставляет она все нации принять буржуазный способ производства [Маркс, Энгельс. Т. 4. С. 427].
Этот набросок нес на себе сильный отпечаток либерального космополитизма, и потому представлял расширение капитализма как транснациональный, а не интернациональный процесс[232]. Любая реконструкция капиталистического расширения должна не только отмечать хронологическую неравномерность этого процесса, но и отправляться от той посылки, что он был опосредован геополитически, то есть преломлялся наличием обществ, территориально организованных в качестве государств. Это означает, что капитализм не мог произвести систему государств, но должен был «проникнуть сквозь» множество уже наличных суверенных образований. Как мы видели, хотя абсолютистская территориальность оставалась производной от династического геополитического накопления, (несовершенная) централизация ранненововременного суверенитета придала территории более связанный и ограниченный характер. Хотя последняя оставалась подвижной в силу контрактов и военных экспансий, брачных политик и наследования, она преодолела систему раздробленного суверенитета Средних веков. Внешнее и внутреннее все сильнее разделялось границами. Следовательно, политическая организация нововременного мира в форме территориально поделенной системы государств не была производной капитализма. Скорее, капитализм «родился внутри» системы династических политических образований, которые укрепляли и объединяли свои территории в абсолютистский период. Капитализм возник в размеченной уже территориально системе государств[233].
Неовеберианская историческая социология особенно подчеркивала это хронологическое и причинно-следственное расхождение капитализма и системы государств: «Ничто в капиталистическом способе производства (или в феодальном способе, если определить его экономически) само по себе не требует возникновения множества капиталистических системпроизводства, разделенных и воюющих друг с другом, как и вообще всей классовой структуры, сегментированной национально» [Mann. 1988с. Р. 120]. В свою очередь, Теда Скочпол утверждает, что
…международная система государств как транснациональная структура военной конкуренции исходно не была создана капитализмом. На протяжении всей мировой истории периода Нового времени она представляет собой аналитически автономный уровень транснациональной реальности, структурно и в своей динамике находящийся с капитализмом в отношении взаимозависимости [Skocpol. 1979. Р. 22].
Однако историческое наблюдение, утверждающее, что система государств предшествовала капитализму, не служит оправданием для того теоретического заключения, что она является независимой трансисторической или автономной структурой (уровнем анализа), которая требует обратиться к ресурсам теоретического плюрализма. Как раз наоборот: я показал, что территориально уже размеченная докапиталистическая система, состоящая из множества государств, сама была результатом долгой истории классовых конфликтов по поводу источников доходов, которые начались в X в., а усилились в XIV и XVI столетиях. Не государства конкурировали друг с другом за власть и безопасность, а правящие классы, организованные в территориально централизующиеся сообщества, борющиеся за причитающуюся им международную долю территории и других источников дохода. Фрагментация европейского правящего класса на множество отдельно организованных государств не является ни теоретически необходимой, ни исторически случайной, однако в ретроспективе она вполне постижима. Капитализм и политический плюриверсум в хронологическом и причинно-следственном отношении – явления не одного порядка, в отличие от докапиталистического геополитического накопления и плюриверсума. Капитализм и система государств являются диахроническими disiecta membra, синхронизированными в пределах одной противоречивой тотальности.
Вопреки Марксу и Энгельсу времен «Манифеста коммунистической партии», распространение капитализма не было экономическим процессом, в ходе которого транснациональные силы рынка или гражданского общества тайно проникли в докапиталистические государства, подталкиваемые логикой дешевых товаров, которая каким-то образом усовершенствовала общемировой рынок. Это был политический и, a fortiori, геополитический процесс, в ходе которого классы докапиталистического государства начали разрабатывать контрстратегии воспроизводства, чтобы защитить свои позиции в международной среде, которая ставила их в невыгодное экономическое ивоенное положение. Чаще всего именно тяжелая артиллерия сносила докапиталистические стены, тогда как создание и воссоздание этих стен требовало новых государственных стратегий модернизации. Эти стратегии не были единообразными; они могли быть представлены, например, как интенсификацией внутренних отношений эксплуатации и построением все более репрессивного государственного аппарата, необходимого для военной и фискальной мобилизации, так и «просвещенными» политиками неомеркантилистского или империалистского толка или же принятием либерально-экономического курса. Но так или иначе докапиталистические государства, столкнувшиеся с угрозой исчезновения, вынуждены были приспосабливаться, усваивать новую политику, претворять ее в собственных условиях – или же изобретать радикальные контрстратегии, среди которых наиболее значительной является социализм. Эти вариации в реакциях государства отражают взрывоопасные сочетания различных хронологий столкновения с британским давлением и другими развитыми капиталистическими государствами и наличных классовых конфигураций внутри стран, которые, с
