Книга Любить и беречь [= Грешники в раю] - Патриция Гэфни

«Коза ла Чима

Равенна. Италия

22 апреля 1856

Уважаемый лорд д’Обрэ, надеюсь, Вы уже обосновались в Линтон-холле. Если так, то Вы, видимо, уже спрашиваете себя что, в сущности, преподнесла Вам судьба под видом этого наследства: счастливый дар, которого вы вправе были ожидать, или – напротив – коварный удар. Если это Вас хоть сколько-нибудь утешит, то знайте: через все эти сомнения и опасения я тоже прошла, когда мы с Джеффри впервые попали в Линтон-холл. Одно могу сказать: это место имеет способность нравиться все больше и больше по мере того, как лучше его узнаешь. Сырость и сквозняки понравиться никому не могут, но к ним привыкаешь и постепенно начинаешь любить утонченные наслаждения, доставляемые жизнью в деревенском доме. Я могла бы перечислить их Вам, но половина всего удовольствия заключается в том, чтобы открывать их для себя самостоятельно.

Вы пишете о неожиданном и внезапном уходе на покой Вашей домоправительницы миссис Фрут как о каком-то несчастье. Мой дорогой сэр… как бы мне выразиться поделикатней? Скажу лишь, что, даже если Вы не сможете найти подходящей замены, даже если вы вообще останетесь без экономки, Ваше домашнее хозяйство уже сейчас совершило семимильный шаг вперед по пути к порядку и чистоте. Отъезд этой милой старой леди отнюдь не трагедия, но дар Божий, о котором я в свое время тщетно молила, поскольку у меня не хватало бессердечной отваги самой сделать решительный шаг, отправив ее на пенсию».

Энни отложила перо и задумалась, уж не слишком ли легкомысленный тон она взяла в общении с новым виконтом. Они никогда не встречались, но за последний год она получила от него несколько писем, выдержанных в самой непринужденной манере. В них чувствовалась пресыщенность светской жизнью, и это интриговало ее. Церковный староста Найнуэйс счел своим моральным долгом сообщить Кристи в особом письме о том, что новый виконт «во всякое время дня и ночи» принимает в Линтон-холле «молодых леди сомнительного поведения, не сопровождаемых дамами постарше». Энни приняла бы такое известие с изрядной долей недоверия, учитывая источник, из которого оно было получено, но вскоре после этого пришло подтверждение из куда более надежных рук: не более и не менее как от самой миссис Ладд, охарактеризовавшей нового лорда д’Обрэ как самого отпетого повесу.

Ладно, ну и что с того? Пускай он перетаскает в свою постель хоть все женское население Лондона, а потом примется за Манчестер – Энни решила, что ее это не касается: главное, чтобы он справедливо и честно вел дела со своими арендаторами. В его пользу говорило хотя бы то, что он согласился принять недавно освободившуюся должность мирового судьи и на следующей квартальной сессии занять место рядом с мэром Вэнстоуном и капитаном Карноком. Этот шаг не выглядел таким уж непристойным. Если, конечно, он не совершен шутки ради. Ничего, время покажет. Уильям Холиок быстро раскусит своего нового хозяина, малейшую фальшь, хотя выдавливать из него правду придется по крупицам, потому что одним из несноснейших и самых достойных уважения качеств Холиока являлось его умение держать язык за зубами.

«Благодарю Вас за добрые и полезные советы относительно достопримечательностей и интересных мест в Равенне. Дело в том, что я хорошо знаю этот город, поскольку провела здесь свои детские годы, когда были живы мои родители. Он по-прежнему так же прекрасен, каким я его помню, и мой муж, который побывал, кажется, везде, кроме Равенны, восхищается им, как самый страстный поклонник Италии. Как раз сейчас он отправился в собор Санта-Мария-Маджоре рассматривать мраморные саркофаги ранних христиан вместе с одним местным священником, с которым мы познакомились вчера на экскурсии. Бедный Кристи: стоит только католическим священнослужителям узнать, что он – англиканский пастор, как они немедленно тащат его любоваться древностями. Он, конечно, до известной степени интересуется подобными вещами, но, сказать по правде…»

Она отбросила перо, досадуя на себя за разнузданность, с которой чуть было не посвятила лорда д’Обрэ в подробности, совершенно его не касающиеся: «Сказать по правде, – едва не написала она, – у человека в медовый месяц есть еще кое-что на уме помимо катакомб и древних святынь…»

Она подняла руки над головой и с наслаждением потянулась. Возможно, она позже закончит письмо. Прямо беда с этой Италией: здесь становишься ленивым и беззаботным. Все честолюбивые мысли рассеиваются. Она поднялась из-за маленького столика, служившего ей и Кристи письменным бюро, и через открытые створчатые двери вышла на небольшой деревянный балкон. Позади опрятного дворика и прекрасных садов, террасами уходивших вниз, лежал канал Корсини, весь усеянный парусами, а еще дальше – Адриатическое море.

Они жили здесь уже три недели. Это был их медовый месяц, которому, в сущности, следовало бы начаться еще четыре месяца назад, после свадьбы, сыгранной на Рождество. Но Энни хотелось, чтобы Кристи увидел Равенну в апреле, когда здесь, как она помнила, бывает особенно хорошо. Поэтому они и отложили свое путешествие. Она вспомнила, как оба они волновались – она, как ни странно, гораздо сильнее, чем он, – что их брак, заключенный спустя неполных восемь месяцев после самоубийства Джеффри, шокирует добрых обитателей Уикерли. Но, как выяснилось, никто не вознегодовал; все были рады за них. (Кроме, наверное, Томаса Найнуэйса, но один в поле не воин). Люди даже усмотрели в таком развитии событий свою логику. Они же, в конце концов, ждали больше года с момента, когда пришло известие о смерти Джеффри в Крыму. Да и прибытие Себастьяна Верлена погнало Энни из собственного дома; было бы глупо ради соблюдения приличий отправиться на несколько месяцев неизвестно куда, вместо того чтобы перебраться в дом викария к новому мужу.

Погруженная в свои мысли, она не заметила человека внизу во дворе, пока он не позвал ее негромким свистом. И, ослепленная солнцем, она узнала Кристи не раньше, чем отпрыгнула назад в тень, потому что была в неглиже, и ей пришлось прикрыть обеими руками полуобнаженную грудь. Он погрозил ей пальцем, когда она, крадучись, вновь выбралась на свет. Она послала ему воздушный поцелуй и тихо сказала:

– Я думала, ты никогда не придешь.

Он покачал головой и приложил к уху ладонь. Она произнесла громче:

– Я по тебе скучала!

Он улыбнулся, и весь мир, как ей показалось, немного накренился куда-то вбок. Кристи снял шляпу. Его волосы напоминали золотое руно, горящее на солнце. Его кожа сияла здоровым бронзовым загаром. На нем был его новый костюм, «наряд молодожена», в котором, как они между собою решили, он никогда не сможет показаться в Уикерли. Мало того что костюм был белым – так он был в придачу еще и льняным. Но что хуже всего – его покрой не был английским; он был совершенно иностранным! Ах, но до чего же Кристи в нем красив, со вздохом подумала Энни. И они решили, что будут, Бог даст, возвращаться в Италию каждые несколько лет, потому что только здесь Кристи сможет носить свой белый легкомысленный костюм.