Семен Петрович. Может быть, до утра отложим, а?..
— Ни-ни-ни!.. Та чего это вы, Юрий Николаевич?! Хиба ж утречком вы туточка хотя бы одного босяка побачите? — Вегеринский наконец целиком протиснулся в комнату. — Они же ведь, жулики, зараз прикидываются перед вами, а не сплять! Ну-ка, босота, подымайся! Да живенько мне, живо!..
Но сердитое понукание завхоза Вегеринского никак не подействовало на затаившихся в отдалении от двери мальчишек. Только самые робкие — Женька Першин, Славка Комов да еще кое-кто из ребят поплоше, — недовольно бурча, уселись на кроватях, кутаясь в одеяла и поджимая под себя давно не мытые ноги. Остальные даже не ворохнулись на своих койках, словно бы это их не касалось.
Юрий Николаевич приглушенно откашлялся в кулак, мельком оглядел сидящих торчком, столбиками, как суслики у нор, нахохленных ребятишек и, стараясь ступать помягче, прошел на середину комнаты.
— Ребята, с завтрашнего дня вы и старшие девочки начнете работать в поле. Вместе с вами в село пойдут тетя Фрося, Семен Петрович и Полина Карповна… Пока тепло, ребята, горох нужно убрать. Иначе мы с вами останемся без хлеба. Поэтому с утра никому из детского дома никуда не отлучаться. Позавтракаете — и сразу в путь. Это не так уж далеко, километров пятнадцать… Вот, собственно, и все. Вам ясно?
— Дак чего ж тут неясного? Ясно, конечно! — с покладистой снисходительностью откликнулся кто-то из пацанов. — Нам-то один хрен — что в город, что в село…
— Ты мне, босявка, хренами не раскидывайся! — засипел от порога возмущенный завхоз Вегеринский. — Ты отуто прямо Юрию Николаевичу кажи: пойдете вы в село чи не пойдете?
— Ну, пойдем, пойдем…
Юрий Николаевич на всякий случай поискал глазами говорившего мальчишку. Но разве его отыщешь? Да и зачем? Это же он, так сказать, от имени всех присутствующих веское слово молвил и опять нос в подушку зарыл — спит. Взгляд Мизюка натолкнулся лишь на физиономию Генки Семенова. Тот небрежно возлежал на кровати и, подперев щеку рукой, молча, без всегдашней своей дурашливой ухмылки, в задумчивости смотрел куда-то в пространство, мимо замешкавшегося посреди спальни директора.
«Ну, вот он, конечно, и высказался. Кто же еще на себя такую почетную миссию возьмет?..»
— Значит, договорились, — со вздохом, неуверенно заключил Юрий Николаевич. — Ну, а теперь — отдыхайте. Завтра нам с вами придется вставать пораньше…
Мизюк направился к выходу, смутно сознавая, но все же отмахиваясь от мысли, что между ним и ребятами осталась некая недоговоренность, а в мальчишеской покладистости, возможно, таится заурядный подвох.
И завхоз Вегеринский, судя по всему, не испытал долгожданного облегчения. Он не поспешил покинуть комнату, а только чуть посторонился, как бы пропуская директора вперед, и поднял лампу повыше — осветил сумрачные углы. Очень уж смущало Вегеринского то, что пацанва, вопреки своему обыкновению, не отнекивалась, не шумела, не спорила. Слишком подозрительной показалась ему эта их готовность смириться с тем, чему они столь упорно противились последние дни. Нюхом он чуял: быть того не может, чтобы все разрешилось вот так просто!
И чутье не подвело поднаторевшего в препирательстве с ребятами, многоопытного завхоза Вегеринского.
— Ладно, пацаны… Чего там темнить!.. Давайте лучше по-честному, — негромко сказал Володя Лысенко. Он сбросил с себя одеяло и сел на постели. — Так вот, Юрий Николаевич, ни в какое село мы завтра не пойдем. И вообще… — Парнишка вдруг запнулся, опустил глаза, но затем, малость помедлив, вскинул голову и, глядя в хмурое лицо удивленно обернувшегося к нему Мизюка, совсем тихо продолжил: — На немцев, Юрий Николаевич, мы горбатить не будем… Вот… Это уж как вы хотите…
Ребята, шурша мятой соломой, разом зашевелились на матрацах, начали подниматься. А те из них, которые уже сидели на кроватях, казалось, еще больше нахохлились. Один Генка Семенов не соизволил изменить небрежно-вызывающей своей позы. Лишь под прищуренными веками его вроде бы промелькнул этакий зловредный огонек: «Ну как, директор, скушал? Теперь утрись и отвали…»
— Ото ж такие они бандюги!.. — только и сумел безголосо промямлить ошарашенный завхоз Вегеринский.
Левой рукой он ухватился за дверной косяк, а правой, позабыв о лампе, привычно хотел дотянуться до сердца, но резко наклонил булькнувшую керосиновым нутром жестянку, едва не уронил стекло, сдуру цапнул всей пятерней за горячее и затряс обожженными пальцами.
Юрий Николаевич пристальнее вгляделся в худых и всклокоченных своих воспитанников, неспешно прошел обратно по притихшей спальне, опустился на край чьей-то смятой постели, поманил к себе Вегеринского.
— Семен Петрович, прошу вас поближе. И сядьте, пожалуйста. В ногах-то правды нет. — Мизюк чуть заметно усмехнулся. — И вы, ребята, пододвигайтесь сюда. Да посмелее, посмелее…
Недоверчиво наблюдавшие за неторопливыми действиями и внешне невозмутимым поведением директора мальчишки, плутовато ухмыляясь и переглядываясь, с обезьяньим проворством, не касаясь выстуженного пола, перемахнули на карачках с койки на койку и молча расселись вокруг, тесно прижимаясь боками друг к другу. В спальне было все же прохладно.
— М-м-м-да-а-а… Итак, вы решили по-честному? Ну что ж, это неплохо. Но прежде всего позволь поблагодарить тебя, Лысенко, за весьма похвальную откровенность. — Юрий Николаевич без малейшей язвительности, в упор смотрел на все еще не ведающего, куда на сей раз клонит директор, а потому и слегка растерянного паренька. — Я тоже буду с вами откровенен. Сегодня меня вызывали в городскую управу. И там поставили в известность, что в городе участились случаи умышленной порчи и воровства принадлежащего местным и оккупационным властям имущества. Постоянно срываются таблички с новыми названиями улиц, перерезаются провода полевой телефонной связи… Кроме того, из проходящих по городу немецких машин нередко исчезают продукты — консервы, хлеб и прочее. — Мизюк выдержал значительную паузу, как бы давая возможность мальчишкам поразмыслить над его сообщением и, коль они того захотят, высказаться. Но ребята благоразумно помалкивали. — Меня также предупредили, что, если хоть один детдомовец будет уличен в диверсии либо в воровстве, к ответу привлекут как администрацию, так и всех без исключения воспитанников, вплоть до самых младших. Ты понимаешь, чем это грозит, Лысенко? Нет? Ну, а вы — Морозовский, Семенов и остальные?.. Вы тоже не понимаете?.. Тогда придется уточнить, — голос Юрия Николаевича сделался жестким, а слова вроде бы пошершавели, стали труднее выговариваться. — Мне было обещано, что карать нас будут по законам военного времени. Теперь, я думаю, вам понятно… Карать!.. Из-за вас могут пострадать даже малыши, которым порой и крошки не перепадает от ваших щедрот. Это первое, почему именно завтра вы все пойдете в село. А второе…
— Да разве кто нас поймал? Чуть чего, так сразу все на детдомовцев сваливают… Будто бы других пацанов в городе нету! — лениво потягиваясь и картинно зевая, пропел
