поколениях. — Карл Генрих фон Бревен, русский имперский офицер немецкого происхождения. Полковник. Погиб в одна тысяча девятьсот четвертом году под Порт-Артуром, после смерти оказался в другом мире. Командир корабля «Петроград», доставившего вам столько неприятностей.
— О-отец?! — подался вперед высокий белокурый генерал. — Это вы?!
— А вы кто?
— Генрих Карл фон Бревен, сын Карла Генриха фон Бревена и русской княжны Елизаветы Тихомировой.
— В моей реальности я не успел жениться на Елизавете и ушел на фронт неженатым, была только помолвка, — отрицательно покачал пришелец. — Так что вы сын моего местного альтер-эго. Но все равно в чем-то мой сын, поскольку мы с ним идентичны. Так вот, я хочу знать, как мой сын мог оказаться таким подонком и такой нелюдью? Отвечайте!
— Подонком? — с недоумением переспросил молодой фон Бревен. — Нелюдью? Почему вы меня так называете?!
— А как еще называть того, кто служит людоедам? — брезгливо поинтересовался Карл.
— Людоедам?! — полезли на лоб глаза Генриха.
— А кем еще можно назвать вот этого, — пришелец кивнул на с ненавистью смотрящего на него Гитлера, — и его последователей? Только людоедами.
Он повел рукой, и перед ошеломленными господами генералами и прочей сволочью возник в воздухе огромный экран, на котором появились истощенные, полумертвые люди, которых здоровенные эсесовцы пинками загоняли в какое-то помещение. А потому пустили туда газ. После чего тела сожгли в крематории, а пепел продали фермерам для удобрения полей.
— Это далеко не самое страшное, — слово старшего фон Бревена падали, словно камни. — Но мерзкое. Надо же, даже пепел от сгоревших людей не захоронили, а продали. Но вы смотрите дальше, господа. Смотрите. Вам полезно.
На экране потекли страшные кадры. Людей забивали насмерть, замораживали, поливая водой на морозе из шланга, загоняли в амбары и сжигали заживо. Целые рвы утрамбовывали трупами женщин, детей и стариков под завязку. В концлагерях варили мыло из человеческого жира и шили женские сумочки из татуированной человеческой кожи. Но сильнее всего потрясали кадры с детишками, маленькими, похожими на скелетики детишками, из которых немецкие врачи, сытые и педантичные, тщательно выкачивали всю кровь, выбрасывая потом крохотные обескровленные тельца на свалку.
— Понимаете, господа, кем после всего вот этого весь мир считал немцев еще пятьдесят лет? — зло поинтересовался пришелец, глядя на господ генералов, как смотрят на кучи отбросов. — Понимаете теперь, что такое нацизм?! Кстати, хочу сообщить, что во многих реальностях большинство из вас были повешены в Нюрнберге по приговору международного трибунала как военные преступники. И вы смеете после всего вот этого называть себя офицерами? Вы не офицеры, вы мерзость, вы не имеете чести!
— Простите, господин полковник, — заговорил Кейтель, — но мы ничего об этом не знали.
— Не лгите, господин генерал-фельдмаршал, — скривился старший фон Бревен. — Невозможно служить нацистам и не видеть, что они творят. Для этого нужно намеренно закрывать глаза и затыкать уши, а все увиденное и услышанное спешить забыть. Я сейчас вижу перед собой на первый взгляд благообразного пожилого человека, но кто скрывается за этой маской? Человек? Или адская тварь, принявшая его облик? Мне интересно, вам эти дети-скелетики, из которых кровь выкачивали, сниться не будут, господин генерал-фельдмаршал? Нет? А должны были бы, если бы вы все еще остались человеком.
Кейтель попытался что-то сказать, но не смог, горло перехватило. Дети-скелетики действительно стояли перед глазами, и он никак не мог избавиться от этого страшного зрелища. Нельзя сказать, чтобы генерал-фельдмаршал не подозревал о происходящем, подозревал, многое слышал, но, прав полковник, закрывал на это глаза, считая, что служит Германии, а ради нее допустимо все. Видимо, это было ошибкой, недопустимо, есть некая граница, которую нельзя переступать ни в коем случае, иначе против тебя выступит само мироздание. Что ж, теперь ему предстояло ответить за свои деяния, генерал-фельдмаршал это четко осознавал.
Остальные офицеры и адъютанты угрюмо молчали. Кто-то, как и Кейтель, только подозревал, а кто-то считал, что все правильно, что так и нужно поступать с недочеловеками. Дети? И что? Не зря фюрер говорил, что совесть — это химера, которая должна быть уничтожена. И они себя чудовищами при этом не считали, что удивительно.
Генрих фон Бревен относился к первым, до него дошло, почему погибший отец, на которого он равнялся с раннего детства, относится к нему с такой брезгливостью. Но он действительно не знал об этом! Хотя... видел кое-что и тоже закрывал на это глаза. Вспомнилось, как он безразлично прошел мимо эсесовцев, вешавших нескольких совсем юных, избитых до синевы мальчишек и девчонок вполне себе арийской внешности. А Генрих тогда даже не посмотрел на это, и теперь ему было стыдно. Одновременно он понимал, что если бы даже он тогда вступился за казнимых, то ничем им не помог бы, а наоборот, вызвал бы подозрения и сам угодил под арест.
— С унтерменшами так и надо поступать! — выплюнул Гитлер, сверкая глазами, его усики топорщились. — Как вы, немец, можете быть на их стороне?! Вы предатель своего народа!!!
— Заткнись, подонок! — с этими словами старший фон Бревен скользящим шагом подошел к нему и натмашь врезал открытой ладонью по щеке. — Предатель всего человеческого здесь ты!
Челюсть фюрера после этого удара оказалась свернута набок, глаза бесноватого закатились, он задергался, из распахнувшегося рта потекла кровь, язык высунулся, тело забилось в эпилептическом припадке. Полковник некоторое время брезгливо наблюдал за ним, после чего бросил одному из громил в доспехах:
— Лейтенант, проследите, что тварь не подохла раньше времени.
— Есть! — отозвался тот, подошел к Гитлеру, достал из сумки на боку какую-то странную блестящую штуку и приложил к шее эпилептика, раздалось короткое шипение, и тот расслабился, потеряв сознание. После чего лейтенант одним движением вправил ему выбитую челюсть.
Старший фон Бревен повернулся к остальным немцам и окинул их задумчивым взглядом, явно решая, что с ними делать.
— Знаете, господа, — задумчиво произнес он. — Если бы не просьба товарища Сталина, я бы прямо сейчас велел вас всех повесить на рояльных струнах, чтобы подольше мучились. Но вы этого не избежите, обещаю. После суда. Сейчас вы все будете переданы в руки НКВД. Искренне советую сотрудничать со следствием, возможно, сумеете заработать на смерть от пули, а не от петли.
— Как можно сотрудничать с этим грузином?! — возмутился фон Бок.
— Извольте проявить уважение к великому императору! — брезгливо бросил
