— Пожалуйста, — наконец говорит он. — Пожалуйста, Лея.
Каждое слово отдается тупой болью. Потому что я хочу согласиться на все. Потому что тело, вопреки разуму, тянется к нему, желает заключить с ним союз и плевать ему на последствия. Но я помню слова отца: нужно слушать голову. Она не врёт. Поэтому просто мотаю головой и тихо подвожу черту.
— Наша жизнь здесь. Твоя — там. Просто не судьба, понимаешь?
— Пиздец, Лея. Это пиздец, — он злится. Выпрямляется в полный рост, сжимает кулаки. — Но мы ещё посмотрим, — жёстко заключает он и размашистым шагом выходит через веранду.
Я остаюсь сидеть на стуле посреди пустой кухни. Словно прижатая прессом, раздавленная отчаянием и злостью. Почему все не может быть просто? Почему мы не достойны хорошего финала, где каждый из нас счастлив. Почему кому-то обязательно должно быть больно?
Я сижу, снедаемая острым желанием бежать за Александром, вернуть его, кинуться в его объятия и согласиться на все. Умираю от глупого чувства ответственности перед сыном, отцом, перед самой собой. Сотни раз проговариваю самой себе, почему нельзя, почему не правильно. Но все равно плачу, потому что хочу.
Что он будет делать теперь? Захочет познакомиться с сыном? Потребует видеться с ним? Будет давить на меня, чтобы я согласилась переехать? Он может.
— Дочь, — раздается за спиной. Я быстро вытираю щеки, будто отец не поймет, что я плакала по моим красным глазам. — Там этот твой псих такое вытворяет…
Я вскакиваю с места. Боже, что он натворил?
Несусь мимо отца, теплиц и кустов смородины прямо к открытым грядками. Среди нескольких десятков рабочих сразу вижу высокую темную фигуру, одетую совсем не для работы в саду. Александр весь мокрый пыльный стоит на четвереньках и собирает клубнику в контейнер перед собой.
— Что… что ты делаешь? — нависаю над ним.
Он поднимает голову и щурится от солнца.
— Остаюсь.
Глава 61
— Как там трудотерапия для нашего подсудимого? — смеётся отец, подходя ко мне.
Я стою с чашкой чая на веранде и смотрю через стекло на Александра. Вот уже несколько дней он приходит с рабочими и с ними же уходит. Мы почти не говорили с того дня, как он решил остаться и попробовать проникнуться нашим стилем жизни. Каждый день он отрабатывает полный рабочий день, таскает саженцы, пропалывает грядки, собирает урожай, сортирует его, обрабатывает. К его коже прилип неравномерный "рабочий" загар, волосы торчат темными паклями, а лицо почти постоянно в пыли. Но никогда еще он не казался мне таким красивым.
— Что думаешь? — спрашиваю у отца.
— Он мне не нравится, — пожимает плечами. — А ты?
— Я люблю его, — прячу улыбку в чашке с чаем.
— Ну, тогда тебе не стоит слушать меня. Прислушайся к себе.
— Он хочет остаться. Познакомиться с сыном. Стать семьёй, — передаю папе наш недавний разговор.
— Ты уверена, что эта блажь с его стороны не пройдет через пару месяцев физического труда и палящего солнца? Не всем подходит такая жизнь.
— Знаю пап, но я почему-то верю ему.
Снова обращаю свой взгляд на мужчину с самыми голубыми глазами на свете. Даже отсюда я вижу его яркие озера, отвечающие на мой взгляд. Я улыбаюсь ему. Он улыбается в ответ.
Открываю стеклянную дверь и иду к нему. Он не шевелится, лишь сопровождает меня терпеливым взглядом.
— Не устал?
— Нет, — твердо говорит он.
— А как же твоя крутая должность в Москве?
— Я уволился.
— Квартира?
— Сдам в аренду. Останется для сына.
— Родные?
— У меня никого нет, кроме вас.
Подхожу к нему вплотную, заглядываю в голубые глаза.
— Пора познакомиться с сыном.
Эпилог. Александр
— Отправиться в Москву на машине было самым дурацким из твоих предложений! — фыркает одуванчик.
Она сражается с термосом в руке, пытается налить из него кофе, но тот расплескивается прямо на ее голые колени.
— А ребенку так не кажется, да, Пикассо? — обращаюсь к сыну на заднем сидении.
— Дурацкая, — снисходительно подтверждает он слова матери. — На самолете круче!
— И быстрее, — шипит Лея. — А так придется останавливаться на ночь где-то.
— Не где-то, а в Воронеже. Прямо возле парка динозавров! — нарочито громко говорю я.
— Что? Динозавров? — округляет глаза маленький художник.
— Ага, — широко улыбаюсь я. — Они там такие огромные, совсем как настоящие!
Матвей затихает на заднем сидении, я кидаю взгляд в зеркало заднего вида и вижу широкую улыбку на его лице. Динозавры его недавнее увлечение. Увидел документалку про раскопки и теперь грезит стать археологом. Хотя, после визита в Москву, надеюсь, вернётся к прежним художественным мечтам. У него талант.
— Хорошо ты придумал, — мягко улыбается Лея, сжимая мою руку на коробке передач.
— Ты ещё больше обрадуешься, когда узнаешь, что номер я снял двухкомнатный.
Захватываю ее пальцы, подношу к губам и целую. Она мгновенно вспыхивает, совсем как раньше. А я сразу вспоминаю, как она любит мои мозолистые руки на ее нежной коже. Как просит сжимать ее сильнее, как требует не останавливаться.
Черт, нельзя думать о таком в машине с ребенком.
К концу следующего дня мы въезжаем в шумную, суматошную, душную столицу. Поток машин сжимает нас по бокам, таблоиды режут глаза неоном, высокие здания закрывают небо и давят. Поверить не могу, что жил здесь так много лет. Не удивительно, что моими лучшими друзьями были алкоголь и апатия.
Сворачиваю на хорошо знакомую улицу и останавливаюсь возле дома, где прожил много лет. Ни одна мышца не напоминает о том, что я скучал. Никакой ностальгии.
Мы поднимаемся в полупустую квартиру, я вывез отсюда почти все вещи ещё год назад, оставив только крупную мебель для квартирантов. А те съехали ещё неделю назад. Удачное стечение обстоятельств.
— Ну что, Матвей займет гостиную, а нам спальня? — шепчу Лее на ушко.
— На этом скрипучем диване? — приподнимает она одну бровь.
— Это всего одна ночь. Подстелим ему одеял, обложим подушками, чтоб не свалился, — сжимаю ее талию, притягиваю ближе к себе.
Нам не так уж и часто удается побыть вдвоем, ее отец бдит за нами, словно мы подростки. А на его территории я даже прав пока никаких не имею. Но это скоро изменится.
— Ты платье не забыла? — спрашиваю ненароком, пока отвожу чемодан в комнату.
