Вместе с ростом христианства росла и религиозная нетерпимость. Иногда она воплощалась в отвратительных действиях: насилии, подавлении, принуждении.
Однако даже если массового принуждения не было, нельзя не заметить, что христианство росло быстрыми темпами. Пусть силовики, вооруженные до зубов, и не устраивали облавы в языческих святилищах, все же языческие практики были запрещены законом и время от времени навлекали на себя насилие. Быть может, в краткосрочном масштабе такие спорадические вспышки насилия не влияли на распространенность традиционной религии, однако нетрудно понять, как должны были они сказываться в долгосрочном масштабе. В отличие от христианства, для язычества периоды гонений не сменялись государственным покровительством. На троне один христианин сменял другого – и люди продолжали обращаться в христианство.
Языческие храмы в некоторых местах закрывались. Культовые статуи уничтожались, уродовались или превращались в предметы светского искусства. Наконец, что важнее всего, прекратилось финансирование традиционных религий. В некоторых случаях их лишало поддержки государство, но еще чаще это бывало связано с обращением в христианство высших классов. Местные языческие культы, как правило, поддерживали почти исключительно местные аристократы. Высшие классы в Риме все более христианизировались – и, соответственно, перенаправляли финансовые потоки на Церковь. Традиционные религии угасали, а христианская Церковь росла по экспоненте – это касалось не только числа последователей, но и материального благосостояния. Чтобы уничтожить язычество, насилие и нетерпимость не требовались. Оно могло умереть – и умерло – естественной смертью, лишившись ресурсов, всеми покинутое и забытое.
Послесловие
Обретения и потери
Идея этой книги впервые пришла ко мне двадцать лет назад, во время первой поездки в Афины. Мне не терпелось исследовать археологические чудеса этого города, в особенности Агору и Акрополь. Агора – древний центр города, по-прежнему полный монументальных зданий: на ней вы увидите и античный Метроон, излюбленное место встреч у афинян; и впечатляющую реконструкцию Южного Портика с его залами, торговыми лавками, открытыми площадками, где могли собираться люди; и множество разрушенных священных строений, и среди них единственный древнегреческий храм, дошедший до нас из античности в целости и сохранности – храм, посвященный Гефесту, греческому богу вулканов, огня и кузнечных работ.
Храм этот, построенный в дни афинской славы, с 449 по 415 г. до н. э., представляет собой большое, внушительного вида здание в северо-западной части Агоры. Полностью из мрамора, стоит он на высокой каменной платформе размером 105 на 44 фута. Передняя и задняя – восточная и западная – его стороны украшены шестью массивными колоннами каждая, а с длинных боковых сторон располагаются по тринадцать колонн. Над колоннами тянутся великолепные барельефы, изображающие подвиги Геракла. Внутри храма в древности стояли бронзовые статуи Гефеста и Афины, богини-покровительницы Афин.
Это чудо древнего архитектурного искусства дошло до нас практически нетронутым, включая и крышу; и сейчас храм выглядит почти так же, как двадцать пять веков назад, когда на него взирали Еврипид и Софокл, Сократ и Платон.
К юго-востоку от Агоры, на высоком холме, вознесся Акрополь – приют множества археологических чудес, в том числе и прославленного храма Афины-Победительницы, и так называемого Эрехтейона, храма с шестью огромными женскими статуями-кариатидами; и, разумеется, Парфенона – быть может, величайшего из дошедших до нас остатков классической древности. Своими размерами Парфенон намного превышал храм Гефеста, однако возвели его быстрее – всего за пятнадцать лет. Храм этот посвящен Афине-Партенос – то есть «Деве». Однако он не был культовым зданием, где верующие поклонялись богине, – здесь находилась афинская городская сокровищница.
Здание это невероятно огромно. Площадь его основания – 228 на 101 фут; из него вырастает по восемь гигантских колонн с передней и задней стороны и по семнадцать с боковых. Конструкция его – истинное чудо архитектуры. Если бы все его колонны были прямыми и в точности одной высоты, нашему глазу строение показалось бы искривленным. Архитекторы учли это – и заставили колонны немного клониться внутрь, а к центру здания немного их увеличили в сравнении с краями. Более того: в центре здания пол немного выше, чем по краям, хотя невооруженным глазом этого и не заметить. Благодаря этим тщательно продуманным «хитростям» здание выглядит абсолютно ровным и симметричным.
В древности внутри Парфенона стояла статуя Афины, двенадцати метров высотой, из дерева, покрытого золотом и драгоценной слоновой костью. Создал ее Фидий, самый прославленный из скульпторов античной Греции. Украшали храм и многие иные статуи, в том числе так называемые «Мраморы Элджина», названные по имени человека, который их отсюда увез. Это был Томас Брюс, седьмой граф Элджин, британский посол в Оттоманской империи в начале XIX века. Благодаря ему этими статуями теперь гордится Британский музей.
Храм Гефеста и Парфенон, как и окружающие их археологические древности, надолго привлекли мое внимание в этой поездке. Но особенно не терпелось мне взойти на еще один холм, на вид не слишком примечательный – холм, о котором я, как историк раннего христианства, слышал с юности. Это так называемый Ареопаг, или Аресов холм: стоя на нем, как гласит легенда, апостол Павел в первый свой приезд в Афины обратился с речью к философам-эпикурейцам и стоикам.
В наше время Ареопаг выглядит почти так же, как во времена Павла: каменистый холм над городом, он не может похвастаться какими бы то ни было руинами. Единственная его отличительная черта – памятная доска, врезанная в камень, с выбитой на ней речью апостола, и выщербленные ступени, ведущие на вершину. Но на холм этот стоит подняться: не потому, что он как-то особенно красив или хранит на себе следы древности, а потому, что по обе стороны от него путнику открывается вид на остатки одной из величайших цивилизаций, известных миру, – на Агору и Акрополь. Стоя на этом холме, ты можешь окинуть взором Афины: родину величайших философов, драматургов, скульпторов, архитекторов, политических мыслителей классической древности.
Павел побывал здесь во втором своем миссионерском путешествии (Деян. 17). В Афины он прибыл, чтобы проповедовать здесь Иисуса и его воскресение. Некоторые его слушатели хотели узнать больше; по их просьбе Павел поднялся на Ареопаг и обратился к группе философов, собиравшихся здесь регулярно. Начал он свою речь словами о том, что увидел в их городе несчетное множество храмов и идолов, но более всего поразил его алтарь с надписью «Неведомому Богу».
Исследователи раннего христианства немало спорят о значении этого алтаря. Быть может, он был воздвигнут «на всякий случай», в честь бога, которого язычники могли не знать или невзначай упустить из виду в своих обычных богослужениях, – чтобы и он, так сказать, не остался неохваченным?
Так или иначе, этот алтарь стал для Павла отправным пунктом его речи. Афиняне, говорит он, быть может, не знают, что это за Неведомый Бог. Но Павел знает. Это единый Бог над всеми, сотворивший небо и землю. Ему, создателю всяческих, не требуется физическая репрезентация в земном храме. Этот-то Бог скоро явится судить мир и все, что в мире, вторым пришествием сына своего Иисуса, которого Бог воскресил из мертвых.
