Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
– Если б так оно и случилось, – продолжал мой гость, щуря глаза в сигарной дымке, – большой беды в том бы не было: много лет этот незаурядный мастер жил у графа на всём готовом, зарабатывая своим искусством немалые деньги благодаря заказам двора и знати. Надо полагать, во Францию он бы вернулся богатым человеком… Однако хитроумный француз, оскорблённый низким поведением графа, озлобился на весь свет и задумал одну презабавнейшую штуку: всем, кто заказывал у него когда-то украшения, в том числе знатнейшим персонам царского двора, среди которых были и Белозерские, и Репнины, Барятинские и Салтыковы, Разумовские и Бутурлины… и много, много кто ещё… не говоря уж о высочайших особах, – он написал, что получил из Франции некую новейшую смесь, придающую драгоценностям не тускнеющий блеск, а также специальную шлифовальную машину, передвигать которую невозможно, а потому предложил, чтобы драгоценности присылали к нему, в имение графа. Понятно, что дамы, вечно ослеплённые блеском драгоценных камней, бросились посылать ювелиру с нарочными некогда изготовленные им бесценные колье, кольца, тиары, жирандоли, броши, серьги, кулоны и браслеты… чтобы те засияли новым неугасимым блеском!
Между тем ювелир с дочерью подготовились к побегу с величайшим тщанием: задолго выправили паспорта, тайно договорились с возницей, который всю ночь должен был гнать лошадей до ближайшей пограничной заставы… Все драгоценности сложили в сумку из необычайно крепкой свиной кожи и назначили себе ночь побега. Но… то-то и оно. Не убереглись! Были раскрыты, когда спускались по чёрной лестнице. Горничная услышала крадущиеся шаги и подняла тревогу, думая, что это воры.
Ювелира схватили сразу, а мадемуазель, в общей суматохе, в криках, в темноте и бестолковой беготне слуг, метнулась назад и… ухитрилась в считаные минуты куда-то спрятать суму, да так, что обнаружить её не оказалось возможным, ибо воровка не выдала тайны. Граф – когда разбудили его, – пришёл в ярость непередаваемую! Кричал: «Пытайте её! Ломайте ей пальцы!» Но девушка и под пытками не призналась, куда схоронила сокровища: сильная духом была, куда крепче отца. Пытали-то её перед стариком, и крепко пытали: и вправду ломая её драгоценные пальцы, и тот рыдал, и умолял дочь открыть место схрона, но барышня молчала насмерть, так что бедный отец, не выдержав этого зрелища и криков любимого чада, там же на месте испустил дух. А девушку, – тут рассказчик снова вздохнул, – так ничего и не узнав (хотя клочья её волос устилали ступени дворца – её волокли за волосы по лестницам и залам), в конце концов бросили в подвал без еды и питья, где очень скоро она угасла: кровью истекла. Перестарались, как у нас водится. Хватились, а она уж и бездыханная, да в содружестве с крысами. Всё одно – не допросишься. Обыскали дворец снизу доверху, вдоль и поперек, подвалы-чердаки… Ничего не нашли! И главное: «Где-е-е?! Ка-а-ак?! – кричал граф. – За считаные минуты?!»
Мой гость умолк, задумавшись. Я же сидел, в бессилье откинувшись к изголовью кресла, куда не доставал свет от слишком пышного, двенадцатисвечного, канделябра. Руки мои озябли, как на морозе, душа помертвела, зато полузабытая картина – мраморный камин в той давней зале графского имения – ожила перед глазами с пронзительной ясностью. Та фальшивая полка, полая изнутри камина, куда меня повлекло когда-то проклятое неуёмное любопытство. Возможно ли, что и юная француженка знала об этом незамысловатом тайнике ещё по отчему дому в Страсбурге – как и я, венецианский мальчишка, озорник, прятавший в подобной же полке отцову трубку да кисет с табаком?..
– История для графа получилась, сударь, весьма конфузная, – наконец нарушил молчание мой гость, – граф пребывал и в бешенстве, и в горе, ибо – чорт с ними, французами, – должен был отвечать за пропажу неслыханных богатств перед множеством знатнейших семейств, которым ещё долженствовало доказывать, что схрон так и не найден. Как?! В собственном доме?! – всё это выглядело весьма подозрительным, никто ему не поверил, тем более что граф известен был как одержимый игрок, продувший за свою жизнь в карты три родовых поместья. По требованию некоторых высочайших семей, пострадавших в этой катавасии, был возбуждён иск, и дело передано на рассмотрение в Сенат – из-за колоссальнейшей суммы общего убытку… Однако не кончилось ничем, и от графа отвернулись многие, многие. Впрочем, он и сам довольно скоро скончался, ибо жестоко запил, не в силах вынести этой цепи потрясений… Между прочим, однажды мне попал в руки реестр пропавших драгоценностей, – продолжал ювелир оживлённо. – Внук графа Ш. попросил секретаря Сената снять копию с того листа, что фигурировал в деле. Я тоже не поленился и снял копию – из чистейшего любопытства. Если захотите, могу вам прислать. Это весьма поучительный реестр, я бы назвал его ос-леп-ля-ющим! Дух захватывает даже при чтении, драгоценный Аристарх Семёныч!
Голос гостя моего обладал прямо-таки чарующей гибкостью и силой. Ему бы не ювелиром быть, думал я, ускользая взглядом на шкафы с книгами, на люстру, где уже полвека недоставало семи хрустальных серёг, на любимую гравюру Фабера дю Фора, где с изрядным мастерством изображён был второй день переправы войск Императора через Неман. (Я, бывало, часто, с мучительный грустью, смотрел на это изображение и видел не толпу солдат, лошадей, орудий и повозок, а голубой щербатый лёд своих дальнейших скитаний, кровь несчастных беглецов, прощальную соль на губах.) Не ювелиром быть ему, думал я о госте, а на подмостках выступать в Императорском театре.
Словом, смотрел я куда угодно, только не на пытливое лицо с аккуратными бакенбардами и двумя странными бородавками над обеими бровями, что придавало его в целом приятной внешности некоторую двусмысленность, арлекинную шутливость.
Тут впервые я обратил внимание на его жилет. Гость мой был одет по моде последних лет: фрак и брюки чёрного цвета, с шёлковыми лацканами и лампасами из шёлковой тесьмы, дабы пепел от сигар легко соскальзывал с костюма. Говорили, такая отделка вошла в моду благодаря Бенджамину Дизраэли, ещё одному моему соплеменнику, достигшему небывалых высот при английском дворе.
Но жилет моего гостя… Я пригляделся: искусно вышитые зелёные попугаи шли вкруговую по груди, спускаясь к животу. От этих весёлых попугаев (один был даже вышит на кармашке для часов) я не мог отвести глаз, и как же издевательски они маячили перед глазами, намекая, а возможно, даже угрожая… но чем же, чем?!
– Так вот, одной из пропавших драгоценностей был как раз знаменитый перстень государыни Екатерины Великой, с точно таким (он вновь достал из кармашка и поднёс к глазу лупу, склонился к моей руке, безвольно лежавшей на ручке кресла, после чего выпрямился), – с таким же голубым бриллиантом, как на вашем пальце, милейший Аристарх Семёныч, эк играет он, сердешный, завлекает, душу мутит… И ведь полнейшая тайна, как тот перстень, который граф Ш. не снимал с руки ни днём, ни ночью, оказался украден. Что, согласитесь, наводит на мысль: а не решилась ли молодая француженка добыть его… э-э-э… путём известным и двусмысленным, поставив графу условие… Впрочем, – спохватился мой гость, – домыслы эти бесполезны и неделикатны.
Ошеломлённый его рассказом и столь пристальным вниманием к моему перстню, я едва мог продолжать беседу и чуть не лепетал, чуть не оправдывался… Вскоре, отговорившись подагрой, удалился в свои комнаты.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
