— Ты — Зерван, — сказала она.
— Я — Зерван. Она приказала тебе ожидать меня?
— Она? — эта Рессаверн спросила меня так, как спросил Мазлек.
— Ваша богиня Карраказ.
— Она не богиня, а только женщина, обладающая Силой, — сказала девушка. — С твоей Силой тоже надо считаться.
— Да уж надеюсь.
— О, ты можешь надеяться, — сказала девушка.
Она направилась ко мне. Моя кровь забурлила. Глядя на нее, как будто склонившись над бездной света, я подумал: «Из всего племени лекторрас она стоит ближе всех к старой повелительнице. И это близость Силы сияет на ней как фосфор». Когда она шла, свет факелов играл в ее волосах, и я мог видеть сквозь черную науку линию ее грудей, узкую, как у танцовщицы, талию и стройные ноги. Зеленый камешек лекторрас сверкал над переносицей. Она вскинула голову, чтобы посмотреть на меня.
— Ты ищешь Карраказ уже довольно давно, — сказала она.
— И ты, Рессаверн, отведешь меня к ней.
— Будет лучше, если ты пойдешь туда один.
— Нет. Она не желает тебе зла.
— Это мило с ее стороны. Я не могу обещать ей того же.
Ее дыхание несло запах цветов, а рот был цвета зимнего восхода. Ресницы, как темные серебряные лезвия, не порхали при ее прямом взгляде. Эти ужасные глаза молодой ведьмы выливали на меня голую и бескомпромиссную правду. Она не лгала, чтобы покрыть обман. Здесь была все ясно: она не щадила ни себя, ни других и не принимала пощады. На одно мгновение я попытался представить на ее месте точенность Демиздор, очарование Малмиранет. Но красота всех красивых женщин, которых я знал, угасла перед ней, как лампада.
Чтобы испытать себя, я опустил руку ей на плечо.
При прикосновении через меня прошел удар электричества, как самой Силы, и, очевидно, через нее тоже, так что на миг бездна ее глаз затуманилась.
И тогда я подумал о себе, что я, дурак, искал родственников среди других. Вот моя родная, родная кровь. Дочь Карраказ. Рессаверн была моей сестрой.
Глава 4
Я пришел сюда в поисках гадюшника, запустил в него руку, а вместо этого обнаружил, что здесь растут цветы, и прохладное вино плещется в кубке, и на темном небосклоне восходит солнце. И тогда я подумал: «Это еще одна уловка, чтобы отбить у меня жажду мести. Охотничий пес забывает запах медведя, когда весной вместо этого нападает на след волчицы. Она хочет, чтобы я покатался на ее белой кобылице и забыл обо всем остальном». Рессаверн. Моя сестра.
Я мог бы вспомнить, например, дочь Пейюана, черноволосую, синеглазую Хвенит и ее страстное обожание брата как мужчины, и все мое естество засвербило. И теперь у меня был тот же случай: похотливое желание моей сестры, моральная сторона этого, кровосмешение — проклятое и неподходящее слово — все выскользнуло из меня с легкостью дыма. У меня не было довода, чтобы пересилить себя.
Возможно она прочитала эти раздумья в моих глазах, потому что ее собственные затуманились, стали почти непроницаемыми, как будто она прислушивалась к каким-то пугающим ее словам внутри себя.
Карраказ послала ее ко мне, однако не предупредила о таком исходе. Тогда снова получалось, что это было только частью сценария, грезой, заманившей меня в ловушку. Теперь толпа смертных отхлынула к своим повозкам, а лекторрас крадучись приблизились к Рессаверн. Они держались перед ней с явным благоговением. Несомненно, Карраказ сделала ее, первую среди первых, их наставницей и посредницей между ними и богами.
Она отвернулась от меня и сказала им:
— В вас течет кровь Потерянной Расы, и вы стали как они. Прежде в дни исцеления я всегда была с вами. В этот единственный раз вы показали мне, на что вы способны одни.
Разговорчивый старший юноша открыто взглянул на нее, тем самым выдавая свое смущение:
— Ты говорила нам, что Потерянная Раса погибла из за своей гордости, но у них было право гордиться. Кроме того, Карраказ жива, а она — из их крови. И мы, как ты говоришь, поднялись из их семени, которое они спустили в женские чресла для развлечения века назад. Вот почему она выбрала нас — потому что мы похожи на них. Поэтому они не мертвы, Рессаверн. Посмотри — они здесь.
— Да, — сказала она. Ее лицо было суровым, а голос, хотя и не сердитый, стальным. — Они здесь, в вас. Человеческое проклятие убило их, оно может так же убить и вас. Подумайте об этом. — Заметив, что младшая девушка опять заплакала, она подошла к ней и, тихонько погладив по голове, сказала:
— Это трудно. Я знаю. Это очень трудно.
Вскоре, как простых детей, она отослала лекторрас домой на остров. Начался отлив, оставляя обнаженной старую дорогу, которая начиналась примерно в четверти мили от берега, там, где теперь было море. Эту четверть мили, не надо и говорить, дети бежали по дороге, а деревенские люди собрались на берегу от костра и повозок, чтобы посмотреть, как белые неземные создания пойдут по океану.
На мой счет у людей было несколько точек зрения. Я был необычным фактором и не вписывался в их схему ни обычной реальности, ни сверхъестественной. По их мнению, лучше было проигнорировать меня.
— Ты строго обошлась с ними, — сказал я Рессаверн.
— А ты молодец, — ответила она. — Ты встретился с огнем, который жжет и очищает, и прошел сквозь него. У них же ничего не было: ни огня, ни суровых испытаний, ни критериев. — Ты тоже лекторрас. Как это получается, Рессаверн, что ты не такая, как другие?
— У меня был свой огонь, — просто ответила она. — Не все из нас могут избежать его.
— И еще, — сказал я, — ты ближе к повелительнице горы, не так ли? Намного ближе.
Она очень пристально посмотрела на меня. По ее лицу мало что можно было сказать; только юность, красота и ошеломляющая ясность.
— Ты истинный сын Вазкора. Правда.
— Правда, — сказал я. После того, что я передумал в долине моих воспоминаний о нем, было странно, что она говорила это мне. Цвет горы увядал: красный превращался в серый.
— Она все тебе рассказала, да? — спросил я. — Как она пыталась убить меня, пока я еще не родился, а когда ей это не удалось, она, убив моего отца, бросила меня расти свиньей среди палаток. Я мог бы стать королем, если бы она не совалась куда не следует. — Но когда я сказал все это, то почувствовал, каким затхлым стало мое вечное, так часто используемое обвинение.
Она улыбаясь, сказала, как если бы знала все это:
— Ты могущественный волшебник и могучий человек, и мог бы завоевать королевство, если бы захотел, в любой части света, какую ты выберешь. Никто не сделал бы тебя королем, Зерван. Ты сам сделал себя тем, что ты есть. Радуйся этому, ибо это лучше.
— Как я могу судить об этом? — сказал я. — У меня никогда не было возможности сравнить.
