Дворецкийостановился перед большой белой дверью, украшенной позолотой. Эту дверь охраняллакей в такой же жуткой ливрее из розового шелка. Дворецкий осторожно постучалв дверь.
Дверь открылагорничная, одетая в светло-розовое платье.
— ЛедиМинерва... — произнес дворецкий унылым голосом, представляя гостью, однакоМинерва прервала его.
— Мисс МинерваПирсон, — поправила она его.
— Мисс МинерваПирсон, — повторил он так же уныло.
— Мисс Минерва?— послышался из комнаты недовольный голос. — Боже мой, какая невиданная честь!
Минерва воспринялаэту реплику как приглашение войти. Она не испугалась ни слуг, ни ловушек, иВера очень скоро поймет, что ее Минерва тоже не боится.
В душнойполутемной комнате на мягком диване, обитом все тем же розовым шелком, изкоторого были сшиты ливреи слуг, в картинной позе возлежала Вера Форбс, взамужестве Вера Стенбери, графиня Лэвенхем. Даже портьеры на окнах (они былиплотно задернуты для того, чтобы защитить комнату от ярких утренних лучей)имели такой же цвет, и поэтому все помещение было залито розовым светом. Дваспаниеля с горящими глазами сидели на коленях у графини. Уши собак былиповязаны розовыми шелковыми лентами. Такие же ленты украшали весьма пестрыйкружевной чепец Веры и ее платье. Огромный персидский белоснежный кот лежал вкресле, стоявшем возле дивана. На шее у него красовался розовый шелковый бант.
— Минерва, какойсюрприз, — сказала Вера. С подноса, стоявшего рядом с диваном, она взялаконфету и, разломив ее на две половины, скормила собакам. — Ты всегдаприезжаешь с визитами в столь ранний час?
— Этонеофициальный визит, Вера.
Небрежно махнуврукой, графиня отпустила слуг.
— Я так идумала, — сказала она.
— Может быть, тыхочешь присесть? — спросила Вера, подождав, пока уйдут слуги. — О-о, прошупрощения, но на кресле уже сидит мой кот. Какая жалость. — И, взяв с подносаконфету, она засунула ее себе в рот.
— А ты совсем неизменилась, — спокойно сказала Минерва. — Посмотри на себя. Прошло болеетридцати лет, а ты все такая же.
Столкнув с коленсобак, Вера села.
— О нет, с техпор как мы с тобой виделись в последний раз, я очень изменилась. У меня естьмуж и дети. Моя семья любит и уважает меня. А ты по-прежнему одна. Я знатнаядама, одна из самых уважаемых женщин высшего общества, а ты никто, ты — падшаяженщина, — она злорадно улыбнулась. — Я благодарю Бога за то, что смогла дожитьдо этого дня.
— Это из-за меняты дала согласие на брак своей дочери и мистера Феррингтона? Ты узнала, что емунравится моя племянница?
— Думаю, что онбудет прекрасным зятем, — сказала Вера, почесав за ухом у спаниеля. — Он оченьбогат, весьма хорош собой и имеет солидных покровителей. Лэвенхем говорит, чтоскоро Феррингтон станет еще богаче, — призналась она, поцеловав собаку в нос. —Лэвенхему сейчас очень нужны деньги, и он сказал, что если мы породнимся сФеррингтоном, то сможем приумножить свое состояние.
Вера улыбнуласьМинерве.
— Ты, Минерва,наверное, очень нуждаешься в деньгах? Представляю, как тяжело тебе живется безбогатого покровителя. Должно быть, твоя жизнь была не из легких и на твою долювыпало много бед.
Минервапобагровела от гнева.
— Да как тысмеешь рушить счастье любящих людей из-за мелочной мести?! — воскликнула она.
— Мелочной? Онет, — сказала Вера. — Я много лет ждала этого дня. Я мечтала о нем. Мне оченьхотелось, чтобы у меня появилась возможность отплатить тебе за то, как тыпоступила со мной много лет тому назад.
Минерва и недумала отступать.
— Я ничегоплохого тебе не сделала, — сказала она.
— Нет, сделала!— злобно прищурившись, крикнула Вера.
— Роберт непринадлежал тебе, — отчетливо произнося каждое слово, напомнила Минерва.
— Он был моимженихом, и все об этом знали.
— Но он любилменя. И именно это не дает тебе покоя, не так ли? Ты бесишься из-за того, чтоон выбрал меня.
— Нет! —воскликнула графиня, вскочив с дивана и сжав кулаки. — Он тебя не любил. Этобыла всего лишь слепая, безрассудная страсть, и она не имеет ничего общего снастоящей любовью.
— О да, она неимеет ничего общего с настоящей любовью. — Минерва вспомнила мужчину, котороголюбила много лет назад. Тогда она только начала выезжать в свет и ее считалисамой красивой дебютанткой сезона. — Ради него я пожертвовала всем и, незадумываясь ни секунды, сделала бы это еще раз. Даже сейчас. Он любил меня, и ялюбила его. Если бы не вмешался злой рок, мы бы с ним поженились.
— Нет! —закричала Вера, покраснев от злости. — Если бы ты не появилась, он стал бы моиммужем. Он был моим женихом, весь высший свет знал об этом.
— Все этопроизошло еще до того, как мы с ним познакомились, — покачав головой, сказалаМинерва. — Вера, человек не вещь, и он не может быть чьей-либо собственностью.Мы с Робертом не смогли бы противиться нашим чувствам, даже если бы нам оченьэтого хотелось. С самой первой минуты нашей встречи мы поняли, что созданы другдля друга.
— Однако онпродолжал встречаться со мной! — бросившись к ней, крикнула Вера. — Всем былоизвестно о том, что он мой жених. А потом появилась ты и все разрушила. Тыпрезрела законы, правила и обычаи.
— Вера, любовьне подчиняется никаким законам...
— Ты заставилаего нарушить данное им слово!
— Роберт недавал тебе слова. Это его отец пообещал твоим родителям, что он женится натебе! — воскликнула Минерва, щелкнув пальцами. Она тоже почувствовала, что ееохватывает гнев. Отступив в сторону, она еще сильнее оперлась на трость. Повернувшись,она посмотрела в лицо сопернице. — Вера, все это произошло много лет назад. Язнаю, что ты любила Роберта, но... он не отвечал тебе взаимностью.
— Это тыпогубила его! Ты убила его!
— Роберт погибво время аварии. Наш экипаж перевернулся...
— Это ты во всемвиновата!
— Кроме тебяникто не мог устроить эту аварию! — не сдержавшись, закричала Минерва.Испуганный кот спрыгнул с кресла и забился под диван. — Ты, ослепленнаяэгоистичным желанием вернуть Роберта, обвиняла меня во всех смертных грехах. Тыбыла единственным человеком, который отказался вернуть слово, данное отцомРоберта, и расторгнуть помолвку.
— Ты сломала мнежизнь, — проговорила графиня, сев на диван.
— Это не так,Вера. И я не виновата в смерти Роберта, — сказала Минерва, опираясь на трость.— Ты знаешь, все эти годы я думала, что он погиб из-за меня. Боль утраты иосознание собственной вины — вот что заставило меня уехать из Лондона.
