Пульт от телевизора лежал на разделочном столике рядом с холодильником. Владимир Яковлевич механически взял его в руку и, не глядя, ткнул пальцем в первую попавшуюся кнопку. Укрепленный на кронштейне в углу кухни телевизор ожил и забормотал, создавая иллюзию присутствия в пустом доме кого-то еще. Телевизор был идеальным собутыльником: он не требовал внимания, не лез целоваться и не затевал дурацких споров. Правда, он любил поговорить о политике, причем непрерывно врал, но его, в конце концов, можно было не слушать. Вечерами, когда Владимир Яковлевич оставался один и точно знал, что завтра его не ожидает операция, любил приложиться к бутылке под монотонное бормотание включенного телевизора, потому что... Черт, а что еще делать умному человеку вечерами в этой стране?! В ночной клуб идти? Пить чай с пирогами, думая о том, как все вокруг хорошо и славно? Да пропади он пропадом, этот ваш чай, чаем душу не обманешь!
Бутылки в холодильнике зазвенели, потревоженные его трясущейся, шарящей рукой. Вот он, коньяк, почти три четверти бутылки – хватит, чтобы не только подлечиться, но и впасть в глубокую кому до самого вечера. А вечером будет видно что да как...
– ...Подозрительный мужчина, – сказал у него за спиной телевизор. – При попытке милиционеров его задержать мужчина оказал вооруженное сопротивление. Оперативники открыли ответный огонь, и в результате перестрелки преступник был убит. Никто из милиционеров не пострадал. Преступника удалось опознать. По данным милицейской картотеки, он оказался Дмитрием Сальниковым, по кличке Сало, неоднократно привлекавшимся к уголовной ответственности за совершение различных преступлений, связанных с насилием, вымогательством и незаконным применением оружия...
Владимир Яковлевич сильно вздрогнул и повернулся к телевизору лицом, держа за горлышко бутылку с коньяком. В спину ему опять откуда-то тянуло холодом; он не сразу сообразил откуда, а потом, спохватившись, локтем закрыл дверь холодильника.
– ...Анна Карловна Кригер, медицинская сестра, работавшая в Центре пластической хирургии, – продолжал тараторить диктор. – Она была найдена повешенной в своей квартире, откуда, судя по всему, вышел убитый в перестрелке Сальников. Существовала ли какая-то связь между медицинской сестрой и мелким уголовным авторитетом по кличке Сало, предстоит выяснить следствию. По одной из версий, Кригер имела доступ к наркотическим веществам и, вполне возможно, Сальников являлся одним из ее клиентов. Окончательный вывод о причинах ее смерти сделает судебно-медицинская экспертиза, до получения результатов которой сотрудники правоохранительных органов отказываются от каких бы то ни было комментариев...
– Молодец, – громко сказал телевизору Владимир Яковлевич. – Порадовал, честное слово! Это еще один повод выпить... – Он вспомнил про бутылку у себя в руке и основательно хлебнул из горлышка. – Ах, хорошо! За упокой, значит... – На него вдруг напала несвойственная ему, в общем-то, игривость, и он густым дьяконским басом пропел на весь дом: – Миром Господу помо-о-олимся!..
Причин для хорошего настроения у него было сколько угодно. Подставившись под ментовскую пулю, Сало сделал ему подарок, о котором можно было только мечтать. Теперь связь этого уголовника с Владимиром Яковлевичем не докажет никакое следствие, никакой суд. Анна Карловна торговала крадеными наркотиками? Превосходно! Это какой-то гений в погонах здорово придумал, такая версия все объясняет, и, главное, работать не надо: оба фигуранта мертвы, взять с них нечего, а значит, дело можно с чистой совестью закрыть. В архив его, на полку, мышей кормить... Туда ему и дорога!
Он отхлебнул еще раз, прямо из горлышка, не утруждая себя поисками рюмки или стакана: кого стесняться в своем отечестве? Все складывалось очень-очень удачно, и это надлежало отметить. Имевшую место в настоящий момент беспорядочную и, между нами, вполне скотскую опохмелку можно было считать просто легкой разминкой перед вечерним праздником – настоящим, с шампанским, с Верой, которую, кстати, надо бы успокоить...
Он снова отхлебнул из горлышка и прислушался к своим ощущениям. Что-то было не так. Владимиру Яковлевичу было не впервой напиваться до розовых слонов и опохмеляться поутру – и коньяком, и пивом, и вообще остатками, слитыми в один стакан из разных бутылок. Этот процесс был им изучен не то чтобы досконально, но все-таки на довольно приличном, солидном уровне, вполне достаточном для того, чтобы понять: что-то действительно не так. Коньяк, превосходный импортный "Хенесси", вопреки ожиданиям Владимира Яковлевича и незыблемым законам человеческой физиологии, не облегчил симптомов похмелья, а, казалось, только их усугубил. Тошнота не отступила, а усилилась, голова кружилась, причем темп вращения все время нарастал, да и все остальное было не лучше: глаза, например, слипались, как будто их клеем намазали, а череп, внутри которого все продолжало крутиться и вертеться, с каждым мгновением делался все тяжелее, начиная ощутимо клониться к столу.
Владимир Яковлевич Дружинин в первую очередь был врачом, медиком, и лишь во вторую – модным пластическим хирургом с обширной клиентурой и незапятнанной репутацией. Как врач, он без труда определил в том, что с ним сейчас творилось, симптомы банального клофелинового отравления. Если бы дело происходило в каком-нибудь кабаке или, скажем, купе поезда дальнего следования, он ни на секунду не усомнился бы в диагнозе. Но откуда, черт подери, мог взяться клофелин в его коньяке?! Это ведь как в сказочке про смерть Кощееву: коньяк в бутылке, бутылка в холодильнике, холодильник в доме, а дом – на замке, под сигнализацией...
– Что за х.?..! – возмущенно воззвал Владимир Яковлевич к телевизору, который продолжал бормотать и показывать разные, по преимуществу неаппетитные, картинки. – К-кто жрал из моей б-бутылки?!
Этот вопрос, достойный одного из медведей, объеденных легендарной, начисто лишенной комплексов и инстинкта самосохранения девочкой Машей, остался без ответа. Голова Владимира Яковлевича тяжело упала на грудь, туловище качнулось, как воспетая в народной песне тонкая рябина, и пластический хирург с незапятнанной репутацией мешком свалился с кухонного табурета на сияющий чистотой пол, еще вчера натертый до блеска покойной Анной Карловной.
Шум, произведенный его падением, казалось, еще витал в уже успевшем пропитаться алкогольным перегаром воздухе кухни, когда неприметная дверь, что вела в кладовку, где Владимир Яковлевич хранил кое-какие съестные припасы, бесшумно приоткрылась.
В образовавшуюся щель проскользнул молодой человек с бледным лицом и довольно бесцветной внешностью. На нем была черная матерчатая куртка на "молнии", черная вязаная шапочка, черный свитер с высоким горлом, черные брюки и черные ботинки на резиновой подошве. Чего на нем не было, так это черной маски с прорезями для глаз, зато черные кожаные перчатки оказались на месте. Свою правую руку молодой человек держал как-то странно, как будто почесывал под курткой живот или нащупывал там, внутри, за поясом, какой-то предмет.
Молодой человек приблизился к лежащему на полу доктору, вынул правую руку из-под куртки и пару раз несильно хлопнул в ладоши у него перед лицом. Владимир Яковлевич не отреагировал; молодой человек удовлетворенно кивнул, поднялся с корточек и взялся за дело.
