– Нет, ну детский сад! – артистично схватился он за голову. – Кому я доверил эстафету! А если завтра война, если враг у ворот…
– И ещё вон белка сидит. Она у нас пачку печенья съела.
– А семечки она ест? – спросил Слава. – У меня семечки есть.
Он высыпал семечки на снег, но белка не успела к ним подбежать, потому что с верхушки сосны ловко спикировали вороны и быстро расправились с таким щедрым подношением.
– Обжоры! – сказал им Славка, и мы стали возвращаться к школьному стадиону.
Трубачёв рассказывал нам разные истории, а мы постоянно останавливались и хохотали. На пути у нас был высокий пригорок. Я села на лыжи, как на санки, и съехала вниз, потому что ноги уже устали от ходьбы и беспричинного смеха. Надька последовала моему примеру, но её сломанная лыжа воткнулась в снег, и её развернуло задом наперёд, так что она покатилась кубарем.
– Учитесь, дети, как это делают настоящие чемпионы! – гордо произнёс Славка с вершины пригорка.
Он начал спускаться с горы, но его лыжи напоролись на ветки кустов, торчащие из-под снега, и он упал, раскинув ноги в разные стороны. Мы окончательно ослабли от хохота. Трубачёв тоже хохотал и долго не мог подняться.
– Поздравляю вас с последним местом! – шутливо поприветствовал нас военрук школы Эдуард Александрович, забирая у нас винтовки на стадионе.
Мы пошли к школе, нисколько не переживая из-за неудачи в эстафете, потому что весело провели время. Короткий зимний день уже заканчивался, и над горизонтом тихо висело огромное, красное, словно бы слегка сплюснутое по вертикали солнце, которое никогда не бывает таким огромным в зените. В этот час на него было легко и приятно смотреть, так как оно совершенно не слепило глаза. Оно было неравномерно окрашено: казалось, что багрянец стекает густым мёдом по диску солнца сверху вниз, скапливается там багровой массой и вот-вот закапает на границу неба и земли. И небо в этот час было какое-то тревожно-алое, словно там, где поверхность земного шара уходит за линию горизонта, горел пожар, предвещающий нам беспокойное будущее, в котором не будет ничего устойчивого, и эта зыбкая реальность тоже скоро рухнет. Так зарница своими всполохами говорит, что где-то далеко идёт гроза. Ах, какие закаты стояли знаменьями в том далёком году над моей страной…
Но мы не чувствовали никакой тревоги. Нам верилось, что впереди будет самая счастливая жизнь, какая только возможна для человека на прекрасной земле, тем более, в самой лучшей и разумной стране нашей планеты. И мы шли прямо на солнце, а балагур Слава сказал, что небо бывает таким спокойным и красным перед сильным штормом.
И вот теперь его весёлое бесшабашное сердце лежит где-то там под тряпочкой на асфальте, истерзанным и обгорелым куском мёртвой плоти, а современные акселераты цинично гадают, что же это за деталь человеческого организма?..
Я ухожу всё дальше от площади и встречаю Анну Ивановну. Она ведёт свою Асю от ветеринара. У Аси на голове растут небольшие мягкие рожки, и она нетерпеливо упирается ими в ногу своей хозяйки, пытаясь сдвинуть её с места в направлении их дома, когда та останавливается около меня.
– Наташа, а правду говорят, что Славу Трубачёва убили? – с предчувствием ужаса от утвердительного ответа спрашивает она.
– Не знаю, – растерянно отвечаю я и прячу от неё взгляд.
А Анна Ивановна с отчаянием смотрит в сторону площади. Глаза её наполняются слезами, и губы дрожат:
– Ах, мальчики-мальчишки, что же вы творите?..
Горская Н. В.
