Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
Неприятности начались в конце недели, когда Ланкастер принялся за традиционные кадровые и кабинетные перестановки. Как и было предсказано, Джереми Фэллона — ныне члена парламента из Бристоля — назначили министром финансов. Мозг (и кукловод) Ланкастера сделался его соседом. Теперь все на Даунинг-стрит видели в человеке, которого пресса прежде называла негласным премьер-министром, будущего главу правительства. Фэллон быстро собрал вокруг себя остатки своего старого штата — по крайней мере, тех, кто еще мог с ним работать — и, пользуясь влиянием внутри штаба Партии, посадил на ключевые политические места своих верноподданных. Расположение фигур на доске, писала Саманта Кук, предвещало сражение шекспировских масштабов. Скоро Фэллон постучится в двери дома номер 10 и попросит ключи от него. Фэллон создал Ланкастера, он же его и попытается уничтожить.
Ни разу потом во время политических маневров не прозвучало имени Мадлен Хэрт. Даже когда председатель Партии решил, что пришло время назначить кого-нибудь на ее место. Грязную работу — убрать последние ее вещи из кабинетика — поручили мелкому партийному чиновнику. Оставалось их немного: стопочка пыльных папок, календарь, ручки и скрепки, потрепанный экземпляр «Гордости и предубеждений», который Мадлен почитывала всякий раз, как выдавалось свободное время. Чиновник доставил вещи председателю, и тот уже поручил своему секретарю избавиться от них как можно почтительней. Исчезли последние следы безвременно оборванной жизни. Мадлен Хэрт умерла окончательно. По крайней мере, так думали в штабе Партии.
* * *
Поначалу казалось, что она сменила одну тюрьму на другую, только на сей раз окно узилища выходило не на Неву, а на Средиземное море в Нетании. Персоналу явки сообщили, что она восстанавливается после долгой болезни. И это было недалеко от истины.
С неделю Мадлен сидела в четырех стенах, ничего не делая. Только отсыпалась, смотрела на море, перечитывала любимые романы — под бдительным надзором конторской группы безопасности. Каждый день приходил врач и осматривал Мадлен. Когда на седьмой день ее спросили, нет ли каких-нибудь жалоб, она ответила, что страдает от смертельной скуки в конечной стадии.
— Лучше загнуться от скуки, чем от русского яда, — ответил врач.
— Вот уж не уверена, — с британским акцентом ответила Мадлен.
Врач обещал передать жалобу вышестоящему руководству, и на восьмой день Мадлен позволили прогуляться по узкой песчаной полосе под террасой, на холодном ветру. Еще через день время прогулки увеличили. В третий раз она дошла чуть не до самого Тель-Авива, однако опекуны бережно усадили ее на заднее сиденье служебной машины и отвезли на квартиру. Когда она вошла, то обнаружила на стене в гостиной точную копию «Пруда в Монжероне», разве что без подписи художника. Через несколько минут позвонил Габриель и первый раз представился как положено.
— Тот самый Габриель Аллон? — переспросила Мадлен.
— Боюсь, что да.
— А кто та женщина, что помогла мне сесть на самолет?
— И это ты скоро узнаешь.
* * *
Габриель с Кьярой приехали в Нетанию на следующий день, когда Мадлен уже вернулась с утренней прогулки по пляжу. Втроем они отправились в Кесарию — пообедать и прогуляться по руинам времен римского правления и Крестовых походов. Оттуда поехали дальше вдоль побережья, практически до самого Ливана, побродить по гротам в Рош-ха-Никра. Потом — на восток, вдоль опасного участка границы, мимо постов перехвата Армии обороны Израиля и городков, опустевших во время последней войны с «Хезболлой», пока не добрались до города Кирьят-Шмона. Габриель зарезервировал две комнаты в гостевом доме старого кибуца.[19]Мадлен досталась комната с отличным видом на Верхнюю Галилею. У ее двери ночью дежурил конторский оперативник; второй — в саду у террасы.
Наутро, позавтракав в общинной столовой кибуца, они отправились к Голанским высотам. Там ждали военные: молодой полковник сопроводил Мадлен и Аллонов вдоль сирийской границы, откуда было слышно, как силы режима ведут артобстрел повстанческих позиций. Они ненадолго заглянули в крепость Нимрод, бастион крестоносцев с видом на равнины Галилеи, а после отправились в древний иудейский город Сафед. Пообедали в квартале художников, в доме женщины по имени Циона Левин. И хотя Габриель обращался к ней doda (тетушка), она скорее годилась ему в сестры. Казалось, Циона совершенно не удивилась, когда Габриель появился у нее на пороге в компании красивой молодой женщины, погибшей для всего мира. Она привыкла, что Габриель возвращается в Израиль с потерянным.
— Как твоя работа? — спросила она за кофе в залитом солнцем саду.
— Лучше не бывало, — ответил Габриель, глянув на Мадлен.
— Я о живописи, Габриель.
— Закончил недавно реставрировать отличное полотно Бассано.
— Лучше займись собственным творчеством, — упрекнула его Циона.
— Уже, — расплывчато ответил Габриель. На том и успокоились.
После кофе Циона отвела их к себе в мастерскую, показать новые работы. По просьбе Габриеля, она открыла кладовую, где хранились сотни полотен и зарисовок его матери, включая несколько изображений высокого мужчины в форме СС.
— Я же просил сжечь их, — напомнил Габриель.
— Просил, — признала Циона. — Однако я не сумела заставить себя.
— Кто это? — спросила Мадлен, глядя на картины.
— Эрих Радек, — сказал Габриель. — Он руководил тайной нацистской программой «Операция 1005». Ее целью было скрыть все следы холокоста.
— Зачем твоя мать написала его портрет?
— Радек чуть не убил ее во время «марша смерти» из Аушвица, в январе 1945-го.
Мадлен озадаченно выгнула брови.
— Не его ли недавно арестовали в Вене и привезли на суд в Израиль?
— К твоему сведению, — поправил ее Габриель, — Эрих Радек явился на суд добровольно.
— Ну да, — с сомнением произнесла Мадлен. — А меня похитили марсельские бандиты.
На следующий день они отправились в Эйлат. Контора сняла большую частную виллу недалеко от иорданской границы. Мадлен целыми днями загорала у бассейна, читая и перечитывая классические английские романы. Готовилась вернуться в страну, которая даже не была ей родной. Мадлен так и осталась никем, ненастоящим человеком. Так может, не первый раз подумал Габриель, ей лучше жить в Израиле? В последний день на юге он так и спросил Мадлен. Они сидели на вершине голой скалы в пустыне Негев, глядя, как солнце погружается в бесплодные земли Синая.
— Искушение велико, — признала Мадлен.
— Но?..
— …мой дом не здесь. Как и в России, здесь я чужая.
— Будет тяжело, Мадлен. Тяжелей, чем ты думаешь. Англичане вывернут тебя наизнанку, пока не убедятся в чистоте твоих намерений. Потом запрут там, где тебя не достанет Россия. К старой жизни уже не вернешься. Никогда. Тебя ждет ее жалкое подобие.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
