Он бросил свою куртку на кушетку, подошел к письменному столу и рассеянно прослушал записи на автоответчике — только бы узнать, кто звонил. Один из звонков, как и следовало ожидать, был от Дорна. Эту запись, как и все другие, Штефан стер, не дослушав до конца. Ему не составило бы особого труда прослушать ее всю, однако он подумал, что все равно завтра утром первым делом пойдет к Дорну, не дожидаясь, чтобы за ним прислали полицейскую машину.
Штефан почувствовал, как в животе у него заурчало. Если не принимать во внимание незаконченный завтрак, то он сегодня еще ничего не ел. Он пошел в кухню, включил кофеварку и попытался себе что-нибудь приготовить — без особого воодушевления, но ощущая спазмы в животе. Он не был гурманом и воспринимал приемы пищи скорее как неизбежную необходимость, в результате чего его кулинарные навыки развились до приготовления яичницы-глазуньи с ветчиной, да и то не ахти какой.
И сейчас он снова что-то перепутал. Стоя у плиты и ожидая, когда из шипящей на сковородке массы получится что-нибудь похожее на еду, он вдруг почувствовал необычайно неприятный запах. Ветчина подгорела и стала явно несъедобной, да и с самой яичницей ситуация была не лучше: она теряла аппетитный вид прямо на глазах.
Штефан приподнял и потряс сковородку, но это не помогло. Ничего не получилось. В животе у него по-прежнему урчало, а все еще подчиняющаяся здравому смыслу часть сознания подсказывала, что пора прекращать эту явно неудавшуюся затею. Содержимое сковородки вдруг показалось Штефану какой-то блевотиной — не только внешне, но и по запаху.
Он выключил плиту, опустил сковородку вместе с «яичницей» в мусорное ведро и довольствовался тем, что съел, не разогревая, два оставшихся ломтика ветчины. Ему вдруг совсем расхотелось есть. Он решил попробовать что-нибудь приготовить чуть позже.
Когда он вернулся в жилую комнату, зазвонил телефон. Штефан быстро прошел мимо него, решив не отвечать на звонок, но затем почему-то передумал и поднял трубку.
Это звонил Роберт.
— Я в аэропорту, — сообщил он, словно продолжая прерванный разговор. Его голос казался слегка возбужденным, хотя, может быть, его просто искажала телефонная линия. Штефан решил, что Роберт звонит по мобильному телефону. Из трубки был слышен типичный звуковой фон аэропорта. — Я решил вернуться раньше. У вас там что-нибудь еще произошло?
— Ты наверняка разговаривал по телефону с Ребеккой, — сказал Штефан. — Зачем же задавать подобные вопросы?
— А затем, что ты не удосужился мне позвонить, — спокойно ответил Роберт.
Штефану, конечно же, не удалось вывести Роберта из равновесия. Он был спокоен как скала.
— Для этого не было причин.
— У меня на этот счет другое мнение. Впрочем, ладно, я позвонил тебе не для того, чтобы пререкаться. Через три часа я буду в аэропорту Франкфурта. Там и встретимся.
В этом предложении не было ничего необычного. К тому же, Штефан испытывал острую необходимость с кем-то поговорить. Кроме того, он очень сильно нуждался в помощи. Если бы его шурин своему последнему предложению придал вид вопроса, Штефан тут же согласился бы. Однако эта фраза прозвучала уж слишком безапелляционно, и это задело Штефана за живое.
— В этом нет необходимости, — заявил он, еле сдерживая себя. — Кроме того, сегодня у меня был очень тяжелый день.
— Как хочешь, — сказал Роберт. — Тогда я пришлю кого-нибудь за своей машиной, а встретимся мы завтра.
Он закончил разговор, не дожидаясь ответа Штефана, и Штефан еле удержался от того, чтобы с размаху не швырнуть трубку на телефонный аппарат. Впрочем, телефон был не виноват в том, что его шурин строил из себя крестного отца мафии. Это было скорее упущением Штефана: ему нужно было поставить своего шурина на место еще десять дней назад.
Штефан так разволновался, что уже не мог сидеть на месте. Он стал ходить туда-сюда по квартире, включил стереофоническую аппаратуру и секунд через десять выключил ее, а затем — хотя и без особого желания — решил включить телевизор. Развлекательные и музыкальные программы не вызывали у него особого восторга, а потому он долго выбирал каналы, пока наконец не попал на трансляцию местных новостей. Они интересовали Штефана не больше, чем развлекательные программы, но сейчас его стало распирать любопытство: а вдруг он увидит репортаж о своем «авторалли»? Теперь, когда ему уже было известно от Дорна, что никто не пострадал, сегодняшнее происшествие казалось ему хотя и опасным, но не таким уж и трагическим.
Однако диктор ни словом не обмолвился об этом происшествии. Штефан уже собирался переключиться на следующий канал, когда на экране вдруг появилась фотография, от одного вида которой Штефан невольно вздрогнул.
Это была фотография подземного гаража, в котором он побывал сегодня утром.
Штефан целую секунду тупо смотрел на экран, а затем, направив на телевизор пульт дистанционного управления, поспешно усилил звук.
— …никаких следов, — закончил диктор фразу. Его голос был таким бесстрастным, как будто он зачитывал биржевые сводки за последний месяц. — Однако свидетели заявляют, что видели как минимум двух человек славянской внешности, вооруженных автоматами…
Штефан постепенно перестал различать отдельные слова: все его внимание сконцентрировалось на том, что он видел на экране. Там вместо диктора теперь появилась нечеткая — по-видимому, снятая впопыхах и при плохом освещении — фотография какого-то «мерседеса».
Нет, не какого-то, а того самого, который Штефан видел утром.
Однако теперь этот «мерседес» выглядел уже совершенно иначе. Лобовое стекло отсутствовало. В капоте и в открытой двери водителя виднелись многочисленные пулевые отверстия. Из автомобиля вытекло что-то темное, образовав огромную лужу на бетонном полу. Оба передних колеса были спущены. Автоматная очередь разбила обе передние фары и нарисовала на щитке радиатора новый асимметричный узор. Кругом валялось множество осколков стекла, похожих на градинки. Жертв покушения, по всей видимости, унесли отсюда еще до того, как была сделана эта фотография, но посреди лужи крови лежала белая женская туфля.
Штефан подумал, что ему тогда все-таки нужно было взять деньги. Да, нужно было. Хозяину «мерседеса» они все равно больше не понадобятся, а его жена и так получит все его состояние. Эта мысль была явно безумной, появившейся вследствие охватившего Штефана истерического состояния, однако он возвращался к ней вновь и вновь, и она как бы окутала его мозг пеленой, как затуманивает мозг религиозного фанатика вновь и вновь повторяемая им молитва: ему нужно было взять деньги, ему нужно было взять деньги.
Какой-то бред, казавшийся необычайно жутким и циничным на фоне того, что он сейчас видел на расплывчатой черно-белой фотографии. Но это было еще не все: сквозь пелену в его мозг пыталась пробиться еще одна, совсем иная мысль: в происшедшей трагедии виноват он. Эти два человека погибли не потому, что они оказались не в то время и не в том месте, а потому, что он, Штефан, оказался не в то время и не в том месте.
