Телефон звонил несколько раз. Я слышал, как мой новый автоответчик неизменно включался после семи звонков и словно действовал по моему приказу.
Похоже, что полицейские подъехали к моему дому и, наверное, продолжают мне звонить. Им нужно будет остановить Марину, когда она вернется. А женщины тем временем встретятся с настоящим Чарлзом Роландом.
«Долго ли им придется ждать в холле?» – задал я себе очередной вопрос.
И ответил: конечно, долго. Они не захотят войти в квартиру, где засел убийца с заряженным револьвером и острым ножом.
Телефон зазвонил снова.
– Возьми трубку, Питер! – выкрикнул я через дверь.
Однако до меня не донеслось ни звука. Он как-то незаметно притих и уже давно не напоминал о себе.
– Питер, – заорал я, – возьми эту чертову трубку!
Но автоответчик опять сделал это за него.
Жаль, что со мной в ванной не было мобильника. Он лежал в футляре на столе в гостиной, и я также улавливал его звонки.
Я сидел на краю ванны, в полной темноте. Выключатель находился снаружи, в коридоре, и Питер сразу погасил свет. Сквозь узкую щель под дверью пробивалась лишь его полоска. Я неоднократно нагибался или садился на корточки, пробуя заглянуть в эту щель, но всегда безуспешно. Наконец в коридоре мелькнула тень Питера, то ли отходившего, то ли вставшего поодаль от двери. Впрочем, с тех пор миновало не менее четверти часа. Что же он делал?
И по-прежнему ли он сторожил меня в коридоре?
Я встал и приложил ухо к двери. Тишина.
Пол стал влажным и скользким. Я смог почувствовать это моей правой ногой.
Что он успел натворить?
Не разлил ли Питер под дверью какую-то легко воспламеняющуюся смесь? Не задумал ли он сжечь меня заживо?
Я торопливо опустился на колени и пощупал жидкость пальцем. Дотронулся им до носа и понюхал. Нет. бензином не пахло. Я бы тотчас узнал его запах.
Но и этот запах тоже был мне хорошо знаком. Запах крови.
Да, очевидно, это была кровь Питера, хотя нанесенная мною рана не могла вызвать столь обильное кровотечение. Как-никак ладонь – это не аорта.
Я робко отпер дверь ванной и выглянул наружу. Питер сидел на полу в коридоре, чуть левее. Он наклонился к стене цвета магнолии.
Его взгляд бесцельно блуждал и остановился на мне.
Меня удивило, что он еще в сознании. Кровь залила весь пол в коридоре.
Он воспользовался ножом с резной рукояткой и отличным, остро заточенным концом.
Питер так глубоко разрезал себе левое запястье, что мне бросились в глаза его кости. Я и раньше видел нечто подобное.
Приблизившись к нему, я вышиб ногой нож из его руки. Просто желая себя обезопасить.
Он попытался что-то сказать.
Я наклонился и прижал ухо к его рту. Голос Питера был до того слаб, что я с трудом его расслышал.
– Возвращайтесь в ванную, – прошептал он. – Дайте мне умереть.
Эпилог
Через три недели Марина и я отправились на похороны Хью Уокера в дождливый Брекон.
Заупокойная служба проходила в маленькой серой каменной часовне с серой крышей из шифера, и все места в ней были заняты. Эваи Уокер явился туда в накрахмаленной белой рубашке с жестким воротничком и в лучшем выходном костюме. Главный инспектор Карлисл представлял на похоронах полицию, а директор-распорядитель Эдвард прибыл почтить память Хью от служащих ипподрома в Челтенхеме.
Джонни Энстон благоразумно воздержался от поездки. Напряженные отношения отца и сына постоянно обсуждались в СМИ и смаковались журналистами на разные лады. Недоверие к лорду сделалось едва ли не всеобщим. И я гадал, по-прежнему ли он ведет деловые беседы в столовой Палаты лордов.
Однако Хью, несомненно, порадовало бы изменившееся отношение к нему во всем остальном мире скачек. Крис Бишер без зазрения совести использовал свою колонку новостей в «Памп» для восстановления репутации Хью. Он называл его очередной жертвой заговора Энстонов. По крайней мере, он сумел это сделать.
Я не был до конца уверен и не знал, почему на похороны в Южном Уэльсе собралось столько народа. То ли приехавшие искренне симпатизировали покойному, то ли, подобно Крису, чувствовали свою вину перед ним, легко и без колебаний поверив на первых порах, что он был настоящим злодеем и мошенником.
Но теперь это не имело значения. Для отца похороны стали оправданием его сына.
Мы стояли под зонтами на грязной, размокшей гравиевой дорожке кладбища и смотрели, как простой дубовый гроб Хью опускают в землю, рядом с могилами его матери и брата. А затем толпа двинулась к пабу у дороги, чтобы выпить и немного согреться.
– Ну и какие у вас новости? – поинтересовался я у Карлисла.
– Мы поймали убийцу ребенка, – сообщил он. – Так что какое-то время я могу заниматься безопасными расследованиями.
– Прекрасно, – отозвался я. – Но каковы новости на нашем фронте?
– Джульет Бёрнс предъявили обвинение в пособничестве преступнику и соучастии в его действиях.
– Что это означает? – попытался уточнить я.
– Подозреваю, что ей грозит небольшой срок. Примерно восемнадцать месяцев, – ответил он. – Или меньше, если она будет играть по правилам. Пусть решают полиция Теймз Валли и уголовный суд.
– А я-то считал, что подобных сделок со слезными мольбами у нас в стране больше не существует, – удивился я.
– Ну как же, – иронически заметил он. – Вроде эвтаназии? Просто теперь они иначе называются. А как ваши дела?
Он указал на мою левую руку, которую я держал на перевязи.
– Я расщепил надвое кончик моей локтевой кости, ударив Питера Энстона, – пояснил я. – И потому с тех пор не могу ходить с искусственной рукой. Но это поправимо.
По правде говоря, в последние три недели я чувствовал себя куда комфортнее, чем за все десять лет, когда после катастрофы на скачках носил этот протез. И сознавал, что, каким бы ни был след тяжелого увечья, он – часть меня самого. Обрубок спас мне жизнь. И стал моим другом.
– А ваша подружка? – осведомился он, кивнув в сторону Марины, беседовавшей в Эваном Уокером.
– Моя жена, – с улыбкой поправил его я. – Спасибо, с ней все в порядке.
Марина призналась мне, что долго размышляла о нашей помолвке и свадьбе, ожидая за дверью прихода полиции.
Она не скрыла ни от Чарлза, ни от Дженни, что если я останусь в живых, то сразу выйдет за меня замуж. Однако это «сразу» растянулось на две недели, потому что ее родителей не было дома. Они уехали на сафари в Африку и пребывали в блаженном неведении о борьбе их дочери за жизнь, пока не завершилась драма. Мы дождались их возвращения, а затем зарегистрировали наш брак в Западном Оксфордшире. За официальной церемонией последовал торжественный прием в Эйнсфорде. Дженни сияла, и с ее лица не сходила улыбка. Ее вина была навсегда искуплена.
