Прошло больше получаса, прежде чем к нему вышел брат Иероним:
— Грешники чуть свет — уже в дороге.
— Мне нужен совет!
— Ты снова согрешил? — Иероним увидел полные мольбы глаза ученого. Жак Дюфур судорожно напряг ладони и поднял их в просительном жесте. Тогда Иероним неохотно кивнул.
Они вышли наружу, в яркий свет. Иероним двинулся в сторону церкви; Дюфур молча плелся сзади, не замечая великолепия глициний, разросшихся у деревянных колонн и выступов кровли. Нежный морской бриз играл в листьях двух могучих пальм у портала церкви. Они вошли внутрь, и их окружила возвышенная тишина.
Внутренность церковного строения была выдержана в светлом и аскетическом стиле цистерцианцев и подействовала на Дюфура успокаивающе. В оформлении стен и потолка преобладало светло-серое, расслабляя воспаленные глаза и утишая лихорадочные мысли.
В середине церковного нефа мир был разгорожен поперечной балюстрадой из темного дерева; по эту сторону стояли ряды скамеек для заблудших грешников, каким как раз и был Дюфур, а за балюстрадой с примыкающим к ней помостом для хора начинался мир внятных и ясных правил и посланий, по которым так тосковал сейчас Дюфур. Через проход от певческого помоста находился алтарь.
Иероним подошел к балюстраде, опустился на колени и перекрестился. Дюфур сделал вслед за монахом то же самое и сел рядом с Иеронимом на скамью.
— Говори и помни о том, что братья недосчитываются меня в винограднике, — тихо сказал Иероним, испытующе всматриваясь в белое как мел лицо ученого. — И помни о том, что это не исповедь.
Дюфур смотрел, не отрываясь, на продолговатый и от этого кажущийся узким деревянный крест в приделе. Снопы света из двух укрепленных на колоннах излучателей были точно направлены на крест. Они выделяли распятого Христа, словно звезду, на фоне светло-серой стены.
И он заговорил.
С каждым словом он освобождался от бремени, гнетущего его душу. Он рассказал о странном открытии 47-й хромосомы, которая оказала необъяснимое целебное воздействие и в опытах на животных превратила старых мышей в брызжущих силой юнцов. И он рассказал, что хромосома была получена из кости, якобы найденной при раскопках в Вавилоне.
Ради научной сенсации его начальство было готово наплевать на все принципы и как можно скорее испытать действие препарата на человеке. Без обычных предварительных исследований, не считаясь с возможными последствиями для больных.
С каждым словом к Дюфуру возвращались силы, цвет лица оживал.
Рядом с ним раздался стук. То монах упал на колени прямо в ряду скамей. Его руки были сложены для молитвы. Он непрерывно стонал.
— Иероним, что случилось? — Дюфур вцепился в монаха.
Монах оттолкнул его руку и встал, перешел через балюстраду и рухнул на колени по ту сторону. Иероним так и полз на коленях через проход, потом по ступеням вверх к алтарю, а потом и к кресту. При этом он то и дело выкрикивал одни и те же слова:
— Господи, избави меня от этого испытания!
* * *
Фонтенбло
Генри Марвин сидел на мягкой лесной почве, привалившись спиной к гладкому стволу граба. Ноги у него болели, голова остро нуждалась в кислороде, чтобы вернуть ясность мысли.
С утра они с Барри плутали по лесу в окрестностях шато. Трижды чуть не угодили в лапы полицейскому патрулю, но Бог был на их стороне.
Барри обнаружил Марвина в библейском зале в бессознательном состоянии после того, как прекратил обороняться. Нападавшие были слишком сильны, и пришлось уходить через тоннель, под грохот выстрелов.
Марвин надеялся где-нибудь встретить Зарентина. Но этот пес был достаточно хитер и мог найти выход.
Мотоцикл из сарая исчез. Они нашли лишь две непромокаемые куртки, и дальше им пришлось пробираться пешком. Чтобы иметь шанс, они должны были действовать иначе, чем от них ожидалось. И именно поэтому они подкрадывались все ближе к командному пункту. Когда-то ведь эта орда снимется и уедет, тогда и они смогут скрыться.
Марвин поднялся, сделав над собой усилие. Они крадучись двинулись дальше; через несколько минут Барри указал вперед. На небольшой поляне была отгорожена пластиковой лентой кучка машин. В центре, как и положено, было место «пчелиной матки»: фургон временного командного пункта со штыревой антенной на крыше.
— Подберемся ближе? — тихо спросил Барри.
— Насколько удастся!
Они прошмыгнули к городку из автомобилей, нашли укрытие за толстыми стволами и по-пластунски проползли за гнилым упавшим деревом.
Барри протянул Марвину бинокль, и тот несколько минут наблюдал за командным пунктом. Те уже сворачивались. Еще немного — и они уедут.
По лесной дороге, покачиваясь, подкатил лимузин и остановился у фургона. Марвин подвел бинокль к дверцам и увидел, как из машины вышли трое.
Он ошеломленно затаил дыхание. Внезапно по всему его телу, согревая мускулы, разлилась неукротимая сила.
«Вот и мой козырный туз», — эйфорически подумал он и набрал полные легкие воздуха. Ему сразу стало ясно, что будет дальше.
* * *
Фонтенбло
«Куда же подевались артефакты? — думал монсеньор Тиццани. — Это важный вопрос!»
Тиццани сидел в переоборудованном фургоне, служившем полиции командным пунктом. Вместо ответа на решающий вопрос ему приходилось выслушивать беспрерывные споры французов.
— Значит, вы говорите, этот Марвин и несколько его людей — сколько, неясно — исчезли. Просто взяли и пропали. — Голос Тротиньона звучал резко, особенно когда он задавал вопросы.
Рене Тротиньон был руководитель группы в спецназе жандармерии, которая во Франции ведает и личной охраной. Его группа была назначена от французской стороны для охраны папы. Тиццани привез тоже он.
Папа был не так далеко отсюда — на пути в Сен-Бенуасюр-Луар, чтобы в тамошней базилике поклониться мощам святого Бенедикта. Такова была официальная версия.
На самом деле речь шла о закулисном торге с Генри Марвином, который хотел передать папе эти устрашающие артефакты. Но из этого, судя по всему, уже ничего не выйдет, и Тиццани теперь знал причину, по которой Марвин был недоступен по телефону.
— Когда начался штурм, мы ворвались на бронетранспортере через главные ворота. Но дальше нам путь преградила целая армия. В шато мы переполошили блестящее общество собравшихся гостей. Уважаемые лица со всего света. Впечатляющее сборище. Там было даже несколько священников, но Марвина и след простыл. — Поль Камбре был раздражен, и его огромный нос картошкой то и дело нервно вздрагивал.
«Тоже мне, черная пантера», — презрительно думал Тиццани. Он смотрел на эмблему на груди Камбре и вздыхал про себя: «Еще одно полицейское спецподразделение с шефом, уже перешагнувшим, пожалуй, свой зенит. Не хватало еще, чтобы они выспрашивали у меня, что я обо всем этом знаю».
