казахские жигиты особо спросили: нет ли на речных берегах справа и слева кладбища. Деревнин крепко задумался, вспоминая, и наконец сказал: нет, ни на Москве-реке, ни на Яузе. Потом сам задал вопрос: на что вам, молодцы, среди ночи кладбище? И получил ответ: очень плохо, когда конные на всем скаку проносятся мимо обиталища мертвых; мало того что это неуважение к покойникам, так еще и шайтан, который, статочно, шляется возле кладбищенской ограды, может увязаться следом. А поскольку уходить придется, пустив коней наметом, то может случиться, что потревоженные духи мертвецов вместе с шайтаном пустятся в погоню, чтобы настичь и проклясть нарушителей их смертного спокойствия.
Насчет шайтана подьячий сильно сомневался, но, как всякий человек, знал, что шастать ночью возле кладбища незачем. И даже был благодарен казахам, что напомнили ему об этом. И так беспокойства хватало – так хоть кладбища по дороге не случится!
Ораз-Мухаммад и князь Урусов сидели верхом, готовые сразу мчаться к Крымскому двору, коли будет в том нужда. При воеводе было трое его людей, при ногайце – четверо. Деревнину тоже дали конька под верх, но он не торопился садиться в седло, а прохаживался, проверяя, все ли на своих местах.
Он беспокоился: справится ли Архипка, довольно ли покажется свиреп Кузьма – здоровенный детина, которого князь Урусов держал в дворниках ради устрашения ворья, смогут ли вывести пленника бесшумно.
Но в ловкости Бебени и Елки Одинцова он не сомневался.
Деревнин, честно говоря, не поверил Ораз-Мухаммаду, убеждавшему его в способности Елки Одинцова бегать по крышам. Но, когда он увидел этого человека, вдруг поверил: не то что бегать, а и летать над крышами способен.
Елисей Одинцов уродился невысоким, худощавым, даже скорее хрупкого сложения. При этом был лицом бледен, а волосы имел удивительно светлые, вьющиеся, на солнце даже золотистые. Черты лица у него оказались не совсем человеческие, а скорее ангельские, голубые глаза были огромны и широко распахнуты, как у дитяти. Вдобавок – чуть вздернутый носишко.
Казалось, его несли не ноги, а крылья, так легка была его поступь. В присутствии Деревнина он, почти не согнув коленок, с места вскочил на высокую колоду для разделки мяса. А воевода сказал, что он знатный наездник и по этой части поспорит с самым ловким татарином и даже казахом; воевода водил в бой татарскую конницу и за свои слова отвечал.
Оставалось молча ждать и молиться, чтобы люди, которых вели Бебеня и Елка Одинцов, справились и бесшумно вытащили через забор толмача.
Подьячий понял, что в замысел вмешалась какая-то бесовская сила, когда издали увидел, что к реке мчится человек, вроде бы Архипка, а наперерез парнишке бежит человек в казахской шапке с хвостами.
– Ах, черт, не успеем! – воскликнул он. – Савка! Аркебуз на сошку, живо!
Савка зазевался и не сразу выполнил приказ. А когда смог прицелиться – Архипка и преследователь оказались совсем рядом, и ясно было – при выстреле пуля прошьет их обоих.
– Там неладно. За мной! – приказал своим людям воевода. И сам первый помчался к Крымскому двору. За ним – ногаец, уже выхвативший из ножен саблю. На реке остались одни коноводы с лошадьми и не на шутку испугавшийся подьячий. Он бы вовеки не простил себе, если бы погиб парнишка, которого он впутал в это опасное дело.
– Господи, Господи, помоги! – взмолился Деревнин.
И видно, молитва была услышана – Архипка успел выставить перед собой нож. Его противник сам себя насадил на этот нож и рухнул, Архипка же окаменел, плохо понимая, что натворил.
Потом парнишка прибежал, задыхаясь, и бросился к подьячему в объятия, словно дитя малое к матушке.
– Я его убил, я его заколол… – шептал перепуганный Архипка.
Деревнин встряхнул его.
– Скажешь ты, сукин сын, что там стряслось?!
– Он… он, кажись, ранен… Его в калитку вывели… А я… я его убил… Может, он еще жив?
Архипке было страшно обернуться и посмотреть на тело, что лежало на заснеженном берегу.
– Кого ты убил? – спросил Деревнин.
– Не знаю! Я – сюда… Предупредить!.. Я не знаю!.. Я его ножом… Я – сюда…
– В возке твой тулуп и шапка, полезай туда, грейся! – велел Деревнин.
Ему настолько не нравились новые обстоятельства, что он взял у одного из коноводов, Тришки, поводья и сам сел в седло.
– Дай ему хлебнуть вина из баклажки, – велел он Тришке, указывая на Архипку. – И будьте все наготове. Аркебузы – на упоры, изготовьтесь к стрельбе. Только своих с коней не посшибайте!
И он поскакал к Крымскому двору.
Там сражение уже завершилось. Бебеня и двое помощников лежали на брыкавшемся здоровенном детине, быстро и ловко вязали пленника собственными кушаками. Князь Урусов, подъехав к калитке, что-то втолковывал двум стрельцам, они кивали. Прочие стрельцы, не поняв, что творится, на всякий случай попросту удрали.
Елка и Тихон, его однополчанин, быстро вели лошадь с освобожденным узником, придерживая его, чтобы не сполз и не упал.
– Живо его в возок! – велел Деревнин. – Ранен, что ли? Отъедем подальше, там разберемся.
– Да весь горит, – ответил Елка. – Лихоманка к нему привязалась, бредит. Мы ему грамотку показали – не понял. Решили – потащим, как мешок овса. Ну и поняли, что по лестнице не втянем. Кабы веревки с собой были!..
– В возок его, поезжайте вниз по течению, ждите меня напротив Тайницкой башни, спрячьтесь там меж лавок, – велел Деревнин и поехал рысцой к истоптанному полю перед Крымским двором.
Там он увидел Ораз-Мухаммада, стоявшего на коленях возле распростертого на снегу человека. Рядом, готовый отражать любое нападение, караулил с обнаженной саблей Джазим, а при нем – один из людей князя с факелом, который бросили, убегая, стрельцы. И подошел Бебеня.
– Кто это? – спросил Деревнин. – Откуда взялся?
Вопрос был по существу: не мог с Крымского двора выскочить человек, чьи длинные светлые волосы разметались по снегу, среди людей князя Урусова и воеводы тоже такого не было.
Однако этот человек был знаком. Деревнин вгляделся: точно, Английский двор! Зачем хозяевам Английского двора знать, что делается на Крымском дворе, Деревнин еще мог бы понять. Но все прочее?..
